«Гурченко поставила условие: «Никаких штампов в паспорте!» — рассказывает Константин Купервейс

«Люся все хотела делать по?своему. Во время съемок этого фильма она так сильно разругалась с режиссером Петром Тодоровским, что они перестали друг с другом разговаривать» С Михаилом Светиным в фильме «Любимая женщина механика Гаврилова». 1981 г. Фото: Мосфильм-инфо

— А она знала, что вы женаты?

— Конечно, знала. Но я ей объяснил, что мой брак — это уже формальность, мы с женой на тот момент уже не жили вместе. И детей не было. Я же Люсю вообще ни о чем не спрашивал. Знал, что она жила до этого с Кобзоном, что они расстались. Я сам с ним знаком не был. Но когда мы в каких-то общественных местах сталкивались, он всегда очень внимательно на меня смотрел. Я этого взгляда не понимал. Позже, через много лет, мне кто-то передал, что Кобзон удивлялся, как Купервейс смог прожить с Гурченко столько лет. Кстати, когда я разводился, Люся поехала к зданию загса вместе со мной, поддержать меня. И, не выходя из такси, ждала за поворотом. Наказала мне: «Только обязательно верни свою фамилию!» До этого я носил фамилию жены, Михайлов. (Это девичья фамилия моей мамы.) Мы же с Люсей в загс не собирались. Она мне сразу поставила два условия: что детей у нас не будет и что мы не будем расписываться. Сказала: «Штампов в паспорте у меня достаточно». Но, надо отдать ей должное, она не скрывала наши отношения. Сразу познакомила меня с руководителем Театра киноактера Львом Рудником. Мы поздоровались, а когда я отошел, он сказал Гурченко: «Да, Люся… Моложе у тебя еще не было!»

— Значит, вы так и не поженились официально?

— Зато у нас был медовый месяц. В Севастополе. Я отправился туда в отпуск, а Люся приехала ко мне на недельку со съемок. А там же у меня условий не было никаких. Я жил у дяди Левы и тети Софы, в фанерном домике, туалет на улице, душа нет, просто умывальник на улице. Я волновался: как же смогу там принять Люсю? Но она, казалось, даже рада была этой простоте. Ходила ненакрашенная, никто ее не узнавал, мы купались, ели виноград. А когда мы собрались в ресторан, она взяла кусок сатина в магазине, совершенно простого, в горошек, попросила иголку у тети Софы и за несколько часов сшила себе платье. И мне рубашку, с какими-то погонами, вышивкой, все модно, все красиво. Шить она здорово умела. И ее наряды до сих пор являются эталоном стиля. Ну а Севастополь у нас закончился плохо. Мы сидели на пляже, и я обратил внимание на девушку с красивыми длинными волосами: «Смотри, какая интересная девочка сидит!» Люся ничего не ответила, она вообще перестала со мной разговаривать, а на другой день улетела в Ленинград. Я сначала ничего не понял… Взял билет и полетел за ней. Приезжаю, стучусь в ее номер: «Что случилось? Почему ты уехала?» — «Разве ты не понимаешь…» И она мне еще лет десять эту девушку припоминала. Этот случай очень помог мне в дальнейшей совместной жизни. Вскоре я насовсем переехал жить к Люсе. Вышло так: она повесила в шкафу среди своих платьев мою рубашку, и я понял: это приглашение переезжать.

«Надо было видеть Люсю, когда она получала роль. Все! Люся — космонавт, она готовится к важному заданию, все вокруг — обслуживающий персонал. Она ничего в такие моменты не могла делать» С Александром Михайловым в фильме «Любовь и голуби». 1984 г.

— В каких условиях тогда жила известная советская кинозвезда?

— В очень скромных. У нее была двухкомнатная квартира у метро «Маяковская», в которой жили она, ее мама и 14-летняя дочка. Мама переселилась к Люсе после смерти отца. Я не знал Марка Гавриловича, но Люся много рассказывала о нем. Характер у него был еще покруче, чем у нее самой. Марк Гаврилович мог взять в руки ножик и запустить его в дверной косяк, особенно если махнет рюмочку. В конце концов Люсина мать пошла к врачу, дала ему пятьдесят рублей и попросила: «Скажите моему Марку, что если он выпьет хоть рюмку, то умрет!» И он поверил. Вот такой доверчивый был и даже наивный, смешной в каких-то ситуациях… Люся очень тяжело переживала его уход, взяла к нам пинчера Федю, папиного любимца. Но песик до того переживал потерю хозяина, что так ни к кому и не привык, рычал на всех…

— А как у вас сложились отношения с мамой Людмилы Марковны?

— С Еленой Александровной, ее еще называли Лелей, все годы мы жили дружно. Если Люся уезжала на съемки, мы с тещей могли посидеть за рюмкой на кухне, поговорить. Один раз я, выезжая из гаража на новых «Жигулях», зацепил накладку на колесе. Дело в том, что прав ни у меня, ни у Люси еще тогда не было, я просто думал поучиться. Мне не хотелось, чтобы Люся обо всем узнала, не хотелось показать ей, что я не умею водить машину. И я вспомнил, что в одном дворе видел заброшенный разбитый автомобиль. Я сказал Леле, что надеюсь снять с него накладку. Так она поехала со мной, да еще и широкую шубу надела, чтобы спрятать под ней деталь. Но когда мы приехали, ничего нужного там уже не было, все до нас разобрали.

— А как на ваше появление отреагировала дочка Гурченко?

— Она тоже сразу как-то потянулась ко мне. Довольно скоро стала звать меня просто Костя, потом спросила, можно ли называть меня папой. Я сказал — можно. Люся до того обрадовалась, что мы даже отметили это в ресторане. В школе девочка училась средне. Однажды открываю тетрадь, а там написано «кракадил»… В школу постоянно ходил я, хотя дочь, считай, всего на десяток лет меня моложе. Отрастил бороду, бакенбарды, старался выглядеть старше, солиднее… Пытался заниматься с Машей. Но способностей и вообще интереса к учебе она не проявляла. Окончив школу, Маша очень быстро вышла замуж за одноклассника, рано родила детей, одного за другим, получила профессию медсестры. Казалось, ей все карты в руки, но не получилось ни семьи, ни материнства, все как-то не сложилось… Почему? В отличие от многих, я не виню в этом Гурченко. Она работала, приезжала со съемок, бросалась к Маше. А Маше было все равно... Когда дочь вышла замуж, Люся ей справила шикарную свадьбу в «Национале», отписала на нее квартиру. Она выполнила все свои обязанности. И, тем более, не вина Люси, что так трагически оборвалась жизнь ее внука, Марка.