Актриса рассказала о трудностях на пути в мир театра и кино, отношениях в семье и своем Мастере
Кристине Бабушкиной не занимать характера и силы воли. Именно поэтому она смогла стать актрисой. Ей повезло и с мастером, который сразу разглядел в ней талант, и с театром, да и с кино
- Кристина, тебя давно знает зритель, но большая популярность к тебе пришла с ролью Вали из «Беспринципных». А можешь ли ты сказать, что чувствуешь и любовь к себе?
- Какой сложный вопрос. Я не могу сказать, что прямо избалована любовью зрителей, но, безусловно, у меня есть своя аудитория. Я это ощущаю и по социальным сетям, и особенно приезжая в другие города. И с «Беспринципными» многое изменилось, это же такой народный «Ералаш». Я сама очень люблю свою героиню. Она и смешная, и взбалмошная, иногда совершенно невозможная, но безумно любящая своего мужа и очень живая. Мне приятно, что она стала одной из любимиц у зрителей. Мне очень часто в других городах дарят не цветы, а пакетики, которые я с любопытством открываю и нахожу там и всякого вида рукодельные вещи, и банки с вареньем, и сушеные грибочки, и подписанные книжечки. Это так трогательно! В Сибири такое происходит сплошь и рядом. У сибиряков же любовь проявляется в желании накормить. (Улыбается.)
- Два года назад в одном из интервью ты сказала, что очень хочешь сыграть драматическую роль, например Аркадину. И вот совсем недавно ты ее сыграла в «Чайке», поставленной Константином Хабенским.
- Да-да, бойтесь своих желаний! (Смеется.)
- Ты никому в театре не рассказывала о том, что хочешь?
- Нет, я абсолютно нигде это не транслировала, к тому же всегда считала, что я не чеховская героиня. А Константин Юрьевич, видимо, имел другое мнение. Он мне позвонил и сказал: «Кристина, перечитай, пожалуйста, пьесу 'Чайка». На что я ответила, что знаю ее наизусть. Но он настойчиво попросил: «Перечитай, пожалуйста, я бы хотел, чтобы ты обратила внимание на роль Аркадиной». Что я и сделала в тот же вечер, а потом позвонила и сказала, что роль роскошная, и мне бы очень хотелось поработать в этом материале. Константин Юрьевич долго не говорил, кто будет ставить спектакль. И когда я узнала, что он сам, то очень обрадовалась. Работа с ним — тоже подарок, потому что это опыт и возможность продолжать учиться у мастера, так как он сам играющий гроссмейстер высочайшего класса!
- Какая твоя Аркадина прежде всего?
- Обыкновенная женщина. Ведь она так и говорит на протяжении пьесы не раз: «Не надо говорить со мной так. Я обыкновенная женщина» и «Я обыкновенная женщина, а не Юпитер». Она много раз повторяет это. Ей хочется обычного женского счастья. И я как раз играю человеческую историю, очень понятную мне. И в нашей постановке, в решении Константина Юрьевича, ее проблема в том, что возлюбленный и сын — практически ровесники, и ей приходится существовать в этой системе координат, что сложно. А у нее есть желание жить, любить, быть любимой, понятой, популярной, успешной.
- Твое желание драматических ролей было услышано по полной программе, и в результате — редактор Карина в громком сериале «Дайте шоу», что тоже, по-моему, подарок.
- Конечно! У меня была прекрасная возможность сыграть интересный характер и рассказать, как человек может проявляться и раскрываться в разных ситуациях. Готовясь, я общалась с редакторами, и мне рассказывали и про главных, и про выпускающих редакторов подобных шоу. Правда, мы не могли абсолютно правдоподобно передать разговорный сленг этих персонажей. (Смеется.) Когда я прочла сценарий, то даже сказала своему директору, что это предложение в приоритете, потому что мне безумно нравится и роль, и история. Да еще у нас была замечательная команда. Мы даже встречаемся после завершения съемок. И я уверена, что зрители ждут продолжения, как и мы сами, участники.
- Прочла, что ты выделяешь на съемки примерно три месяца в году, а все остальное время посвящаешь театру. Это действительно так?
- Это как-то не так написали, невозможно определить себе такой срок, потому что картину могут снимать и три месяца, и полгода, и ты будешь мотаться, играть спектакли. А когда у тебя идет выпуск спектакля, ты все свое время отдаешь только этому, а потом опять снимаешься. Если бы можно было четко разделить работу в кино и в театре, то у театральных актеров была бы легкая жизнь.
- Через несколько лет работы в МХТ Табаков не отпустил тебя на съемки: ты репетировала спектакль «№ 13D», и он считал, что это тебе больше даст. Подобные истории я уже слышала от учеников Олега Павловича, но, как правило, он не отпускал, когда фильм не стоил того. Ты потом смотрела картину и жалела ли, что тебя в ней нет?
- Да, я посмотрела, это прекрасное кино, и я с удовольствием бы сыграла там. Но я не пожалела, что выпустила «№ 13D», до сих пор играю его, как и говорил Олег Павлович, и очень люблю этот спектакль. Но было бы здорово, если бы я еще снялась в этом фильме.
- Ты ехала из Иркутска в Москву поступать в театральный институт, зная, что в Школе-студии МХАТ набирает курс Табаков?
- Да, знала, но говорили, что поступить к нему нереально: там невероятный конкурс, и, самое главное, Олег Павлович не берет взрослых девочек, потому что, по его мнению, переучить сложнее, чем научить. А я приехала в двадцать лет и была такая… сформировавшаяся барышня. (Смеется.) Так что особых иллюзий я не питала. Как все абитуриенты актерских факультетов, ходила везде и, несмотря на слова о нереальности поступить к Табакову, решила попробоваться и туда, чтобы не жалеть о том, чего не сделала. И после двух туров в Школе-студии мне сказали, что, невзирая на итоги конкурса, я буду зачислена. Поэтому я уже поступала только сюда. И, конечно, я очень хотела попасть к Олегу Павловичу. И все случилось — я не проиграла, впрыгнув в последний вагон.
- Не страшно было оказаться одной в огромном городе и далеко от родителей? Как себя чувствовала в этом смысле, по крайней мере, на первом курсе?
- Сначала было, безусловно, страшно. И хотя мне всегда казалось, что я такая самостоятельная, взрослая, оставшись один на один с огромным городом и с незнакомыми людьми, поняла, как я хочу домой, к маме. Первые полгода я невероятно скучала и даже плакала. Спасало только то, что было некогда. Я сразу попала в оборот: мы учились с утра до вечера, еще и работали. Когда меня сверстники спрашивают: «Помнишь ли ты, клуб такой-то в Москве был?» или «Вот раньше на этом месте был ресторан такой, неужели не помнишь?» А я не помню, потому что, кроме Школы-студии МХАТ, общежития и Тверской, по которой мы шли пешком после занятий, когда уже троллейбусы и автобусы не ходили, и знали наизусть каждую подворотню, у меня вообще другой Москвы не существовало. Но это тоже, конечно, не слабо — появиться в столице и сразу поселиться на 3-й Тверской, учиться в Камергерском переулке и видеть даже из окон невероятную Москву, красивую, большую, и находиться рядом просто с нереальными людьми. Вот я сейчас с тобой разговариваю и вспоминаю, как прибегала в столовую — и с одной стороны сидит Мягков, с другой — Невинный, Калягин, Любшин… И педагоги: Лобанов, Табаков… Я из Иркутска как будто улетела в космос. Но здесь сразу началась активная работа, а внутри сидело невероятное желание доказать, что не просто так занимаю это место.
- Тогда, по-моему, мобильные телефоны только появились и были еще мало у кого. Зато прямо напротив Школы-студии находится Центральный телеграф…
- Мобильные телефоны, по-моему, стали появляться в конце первого курса или на втором, по крайней мере, у нас студентов, и были дорогим удовольствием. Но уже можно было в любое время связаться с родными. А на телеграф я, конечно, бегала, хорошо, что он был в двух шагах. Я сейчас проезжаю мимо и думаю: как же это теперь неактуально! Рассказываю дочери, что вот здесь я заказывала междугородные переговоры, звонила маме и говорила, что у меня все в порядке. А она даже не понимает, какое это было место и как оно терзало наши сердца. Когда я узнала, что меня зачислили на курс, то сразу побежала на телеграф. И вот объявили: «Пятая кабинка, Иркутск». Помню, как спросила: «Мама, ты стоишь? Сядь» — и сказала: «Все, я студентка Школы-студии МХАТ». И в трубке тишина. Я подумала, что прервался звонок, и даже телефонистке в окно стучала: мол, что происходит? Она ответила, что все в порядке. А это мама эмоционировала. Это дорогие сердцу воспоминания.
- Как ты восприняла возможность уже на первом курсе играть в «Табакерке», в спектакле «На дне», да еще в партнерстве с Табаковым?
- О, это было ужасно ответственно и страшно. И, несмотря на то, что я получила какую-то театральную премию за Василису, это было для меня испытанием. Я так старалась никого не подвести, что за этим страхом ушло что-то важное. Вот сейчас бы мне дали Василису — уверена, получилась бы интересная работа. А тогда, хотя Олег Павлович и помогал, защищал, берег, это была для меня гора Эверест, которая, я считаю, не покорилась.
- Важно ли тебе было тогда и уже в МХТ чье-то одобрение?
- Очень важно. Особенно Олега Павловича. У меня все равно всегда оставался синдром его ученицы. Даже когда уже через много лет мы сдавали спектакли, и Олег Павлович приходил смотреть постановку, я всегда ощущала себя студенткой на экзамене по актерскому мастерству. Срабатывал рефлекс: раз Олег Павлович смотрит работу — это некий экзамен на профпригодность.
- Олега Павловича все ученики очень любили, хотя в свое время и побаивались…
- И у меня была к нему невероятная любовь и огромная благодарность. Но осознала я это, уже когда он ушел. Было странно, что его нет, такая пустота накрыла… Бывает, еду в машине и думаю: «Ой, как бы я сейчас с ним поговорила, скольким бы с ним поделилась и как бы я его поддержала! Сказала бы, какой он молодец и как он умудрился вот это сделать и вот это». Но не хватало же мозгов и ума похвалить, потому что казалось: ну что ему наши слова? Переживаю, что недодала что-то ему. Казалось, он же такая глыбина, все и так знает про себя.
Из-за большой разницы в возрасте за огромным уважением и тактом мы не всегда были внимательны к нему. Мне его очень не хватает. Ведь я все время была под его крылом. И он всегда своими поступками и поведением показывал, что к тебе по-человечески неравнодушен, и я это невероятно ценила. Хотя, с другой стороны, многое казалось само собой разумеющимся: ну, мне роль дают, ну а как? Или мне помогли — я это ценила, но все равно воспринимала как должное. И когда Олега Павловича не стало, вдруг ощутила, что это просто ко мне так относились: берегли, холили-лелеяли. Олег Павлович стольким помогал, что невозможно даже понять, как он физически это успевал, не говоря уже о душевной стороне. Он всегда говорил: «Надо помогать слабому. Надо быть человеком». Он, конечно, обладал невероятной созидательной энергией. Вообще уникальной личностью был. Он, кстати, всегда много говорил о своих учителях. Даже на праздниках в разгар веселья находил место и время для этого. Любил повторять: «Не забывайте своих учителей. Вы их продолжение». И круто, что так много его учеников, и что он мой учитель, и что научил меня не только профессии, но и многим человеческим вещам.
- Ты предана МХТ, но я думаю, что ты вообще верный человек…
- Да, наверное, я преданный человек. У меня есть свои моральные принципы, я даже с врачами по двадцать лет общаюсь, для меня важно знать людей, доверять им, дружить с ними. И, может быть, в моей жизни не так много настоящих друзей, но они есть, и слава богу. Однажды мне мама сказала: «Господи, да что ж ты носишь-то этот свитер? Ему уже не знаю сколько лет». А я ответила: «Мама, это мой любимый свитер, я без него просто не могу». Это, наверное, какая-то черта характера. (Улыбается.)
- Ты воспринимаешь коллег в МХТ, и не только их, как близких, ждешь встречи со многими, делишься и радостным, и грустным?
- Безусловно, для меня театр — дом, огромная часть моей жизни. И это особая атмосфера, друзья, какие-то наши отношения со многими людьми. И я невероятно скучаю, когда долго нахожусь на съемках в экспедиции. Заглядываю в график и думаю, когда у меня спектакль, когда я уже увижусь и встречусь со своими родными и прекрасными…
- А ты близко дружишь с кем-то в МХТ?
- Конечно.
- С коллегами или людьми других профессий? Просто многие говорят, что конкуренция мешает дружить актерам одного театра, если только они никак не пересекаются типажно или возрастно…
- Нет, у меня получается.
- Сегодня часто говорят, что даже другу нельзя звонить без предупреждения, только после смс. У тебя такого с друзьями-приятелями нет?
- Предупреждать друзей о звонке?! (Хохочет.) Мои друзья от такого политеса обалдели бы. Может быть, это входит в правила какой-то современной дружбы, но у нас таких правил пока еще, к счастью, нет.
- Твоя дочь однажды серьезно тестировала тебя и сказала, что ты интроверт. А ты сама как считаешь?
- Иногда я интроверт, мне хочется закрыться и побыть в своем домике, напитаться, начитаться, общаться со своими близкими людьми. А иногда хочется больших мероприятий, встреч с людьми, разговоров со многими. Я еще в себе не разобралась.
- Ты легко идешь на контакт с новыми людьми?
- Вообще я коммуникабельна и нахожу общий язык, мне кажется, со всеми. Все зависит от моего настроения, но в целом я открытый человек. Хотя с возрастом оставаться такой сложнее.
- Читала, что Стеша увлекается психологией. Хочет связать с этим жизнь?
- Нет, у Стеши просто был курс психологии в гимназии, и ее педагог сказал, что у нее есть способности к этому, вот и все. Она уже окончила гимназию, сейчас будет поступать в институт, но куда — я пока говорить не буду. Молодежь же такая: сегодня они хотят быть архитекторами, а завтра — инженерами. Дай бог ей определить верный путь, понять, чем она хочет заниматься.
- А ты в ее возрасте четко понимала, чего хочешь?
- Да, я понимала, что хочу быть только актрисой. Но все же разные. Кто-то к правильному выбору пути приходит позже, а кто-то — раньше.
- Какие у тебя отношения со Стешей и как вы прошли переходный возраст?
- Надеюсь, у нас доверительные отношения. А переходный возраст — он на то и переходный, что ты знакомишься со своим ребенком, которого, оказывается, не знал. (Смеется.) Это уже отдельный человек, со своим характером и своими желаниями. И даже когда она с тобой в чем-то не согласна, ты в душе радуешься, что у нее есть свое мнение, и уважаешь ее за это. А вообще я считаю, что с ребенком надо быть открытым. Стеша должна меня видеть и грустной, и веселой, и слабой, и подавленной, и на коне, потому что только своим примером мы можем показать своим детям, какие они должны быть настоящие. Иногда мы с ней меняемся ролями: я превращаюсь в младшую, слушаю ее советы и с удовольствием их принимаю. А бывает, становлюсь доминантной, требуя от нее какого-то послушания. Но это все происходит в невероятной любви, чему я очень рада.
- У тебя с родителями тоже были доверительные отношения?
- У меня были очень доверительные отношения с папой, которого не стало. Он был для меня другом прежде всего. Я могла ему рассказать все. Со временем, анализируя, понимаешь, что мы часто упускаем возможность поболтать с родителями. Я до сих пор тяжело переживаю уход папы, хотя уже пять лет прошло. Слава богу, мама жива-здорова. Я к ней летаю, и мы все время на связи. И с мамой у меня доверительные отношения — и были, и сейчас. Родители все про меня знали и понимали. Я никогда не испытывала желания скрыть что-то от них. Однажды я получила «двойку», и одноклассница посоветовала спрятать от родителей дневник. И я была так поражена, что все рассказала маме.
- Ты как-то сказала, что у тебя сибирский характер…
- Да (улыбается), то есть я разная, могу быть и достаточно жесткой, резко высказаться, если что-то делают непрофессионально, и так же точно люблю от души похвалить, обнять всех. А вообще я чувствую себя хорошо в атмосфере любви, шуток, общего прекрасного настроения.
- А что должно произойти, чтобы ты стала прямо фурией? И что тебя сегодня может ранить больше всего?
- Ранить — конечно же, несправедливость и безразличие. А возмутить… Вчера, например, меня безумно возмутил курьер, который ехал на велосипеде на красный свет, пересекая дорогу за грузовиком. Навстречу ему выезжал пожилой мужчина, и я просто увидела его испуг, как он нажал тормоз и чуть не сбил этого велосипедиста в капюшоне, который даже не смотрит, куда несется. Мне хотелось выскочить из машины, схватить этого курьера за руку и сказать: «Ну что ж ты творишь?! Ты понимаешь, что этот пожилой человек чуть не схватил инфаркт сейчас и что ты чуть не погиб просто по глупости?!» И какая-то несправедливость тоже может меня очень вывести из себя. Масса ситуаций по-прежнему трогает, и я включаюсь в них.
- При этом ты говоришь, что нужно беречь свой ресурс, ведь и играешь своими эмоциями, чувствами, нервами. Ты нашла рецепт, как сделать так, чтобы не на все затрачиваться, потому что иначе не выжить, но и не стать равнодушной?
- Вот это главный вопрос. Надо все-таки тратиться по делу и как-то учиться беречь себя и восстанавливаться. У меня не всегда это получается. Но я стараюсь. Нужно распределять силы и не ставить себе сумасшедшие цели, как олимпийцу. Надо научиться говорить себе: «Остановись, выдохни, наберись сил».
- Правда ли, что, приходя домой, ты отключаешь телефон? И суть не в том, что позвонит Спилберг, а в том, что у тебя же мама в другом городе и брат…
- Я телефон не совсем выключаю, только звук, но у меня с мамой разница в пять часов, поэтому она уже точно спит. И я надеюсь, меня не будут пугать такие звонки. Вообще стараюсь абстрагироваться от всего, чтобы сохранять атмосферу домашней жизни и общаться с родными не о своей работе. А если речь о предложениях, так у меня есть директор и агент, которые всегда на связи.
- А как относится муж к твоей профессии, интересно ли ему то, что ты делаешь? И любит ли он вообще театр и кино?
- У нас взаимная поддержка. Правда, я мало что понимаю в его профессии, но в моей Андрей очень старается разобраться, внимателен ко всему. Например, когда я работаю над каким-то произведением, он обязательно читает его, чтобы понимать и общаться со мной на одном языке. Ему это очень важно. Андрей любит театр, много спектаклей смотрит. Когда у меня нет времени или выходной, и я категорически не согласна проводить его в театре (смеется), то он идет с мамой или с друзьями, а потом делится со мной впечатлениями. И я даже по его советам хожу куда-то. Понимание между людьми зависит не от общности профессий, а от того, какие вы сами и как вы относитесь друг к другу.
Комментарии