Николай Бурляев с Люсьеной
Овчинниковой в фильме «Мама вышла замуж». 1969 г.
«Новая жена от отсекала и меня, и Юсова, и всех, кто Андрею был дорог и кто его истинно любил. Лариса Павловна даже с Бондарчуком его рассорила. Они, два гения, потянулись друг к другу, хотели делать фильм вместе. Но раздался шепот: да Бондарчук такой-сякой, он тебя обманет… И Андрей этому поверил», — вспоминает .
— Николай Петрович, в одном интервью вы сказали, что осознавать себя стали где-то с пяти лет…
— Нет, гораздо раньше. К тому, что я сейчас вам отвечу, можно относиться по-разному
В семье я был самым младшим. Для строгого отца, возможно, и не столь необходимый — четвертый, послевоенный, лишний рот. Меня очень любили мама и бабушка. Бабушка ушла, когда мне было лет семь. В больнице, прощаясь, она маме говорила: «Ты береги его, это твой кормилец…»
Отец и мать, инженеры, жили от зарплаты до зарплаты. Никогда у нас денег не было, я помню, родители все время думали, где занять, как отдать. Относили в ломбард какие-то вещи, помню — царский золотой, приготовленный в заклад. При этом в доме частенько были черная и красная икра, осетрина. В то время это не считалось недостижимым деликатесом. Когда мы переселились на улицу Горького, дом 6, отец посылал меня вниз, в длинный гастроном под названием «кишка». Там стояли кадки с черной и красной икрой, лежали рядком свежайшая осетрина и семга, которые мы нередко вкушали.
Наши родители были очень гостеприимными и хлебосольными. Отец и мать готовили по несколько первых и вторых блюд, потому что к старшему брату Геннадию (а он был международный мастер спорта по шахматам) приходили те, кого он тогда частенько обыгрывал: чемпионы мира Ботвинник и Таль. Приходил чемпион СССР по шахматам Корчной. Как-то он с похмелья спал на отцовской постели прямо поверх одеяла, чуть ли не в ботинках. Это меня очень удивило. Ведь это Корчной, гроссмейстер! А другой мой брат Борис поступил в Щукинское училище, и его однокурсники питались у нас.
Потом, когда и я стал артистом, и мои друзья стали посещать наш дом. Кто только не был: , , , , , . И всех гостей нашего дома родители пытались накормить. Отец, сын актеров, был натурой артистичной. Каждый вечер, приходя со своей скучной инженерной работы, он открывал рояль и часами импровизировал. Видимо, музыкальные способности моего старшего сына Ивана — это гены деда. Когда Иван пошел учиться в ЦМШ, а потом в консерваторию, дед ему подарил самое дорогое, что у него было, — свой рояль начала века.
«Наташа очень нервничала во время
съемок. Она переживала, что не справится. Однажды мы грелись в
машине перед съемками сцены с пирожками. На улице было очень
холодно, и Наташа расплакалась у меня на плече» С Натальей
Андрейченко в фильме «Военно-полевой роман». 1983
г.
— А у вашей мамы какие были таланты?
— В ней пропал крупный номенклатурный работник. Всюду, где бы она ни была, вокруг нее кипела жизнь. Когда я еще ребенком ездил на съемки, меня сопровождала мама, и в очень трудных условиях у нее всегда было что поесть. Снимаем «Иваново детство» на Днепре, живем в гостинице рядом с Каневом, на отшибе, продуктов нет ни у кого из группы, а у мамы по балкону бегают куры, гуси… Группа, приезжая со съемок, принюхивалась: что там у Бурляевых? Мама кормила всех… Она сопровождала меня в киноэкспедициях, пока мне не исполнилось 16 лет. Последний фильм, на котором мы были вместе с ней, — «Герой нашего времени». Живем в глухой степи, а во дворе нашего дома опять куры, индейки, гуси. Дальновидная мама привозила ткани из Москвы и обменивала у местных жителей на всю эту живность…
— Как вы попали в кино?
— Летом 1959 года я шел из школы по улице Горького. На углу дома 6, у ресторана «Арагви», меня подозвал сидевший на ограде молодой человек: «Мальчик, иди сюда…» Я подошел. «Ты мне нужен!» Это был . Так я попал в фильм «Мальчик и голубь» — его курсовую работу. В этой картине меня увидел . Так что Кончаловский определил мою судьбу. Кстати, буквально в прошлом году мне прислали в соцсети интервью Андрея Тарковского, которое он дал латвийскому телевидению вскоре после «Андрея Рублева». Ему задали вопрос: «Почему вы взялись за такой гиблый проект, как «Иваново детство»? Он же уже до вас был завален режиссером, снявшим половину фильма, истратившим почти все деньги…» Тарковский ответил: «Я взялся за это, потому что у меня был Коля Бурляев». При этом он не сразу меня утвердил.
Да я и сам в себе сомневался, думал: какой же я русский Иван? Внешне я выглядел как американский мальчик — Джеки Куган. Тарковский для «русскости» попросил осветлить мне волосы, мне оттопыривали уши, рисовали конопушки. Тарковский устроил мне шесть кинопроб с разными актерами: Владимиром Ивашовым, Валентином Зубковым, Женей Жариковым. Потом с каким-то хрипатым артистом Володей. Оказалось, с Высоцким. За это я благодарен судьбе: мы с этим Володей подружились на пробе. Снимали сцену встречи Ивана и капитана Холина, когда они в подвале лейтенанта Гальцева друг к другу бросаются навстречу. Взрослый офицер и ребенок говорят друг другу «ты». Так с этого момента между нами это «ты» и осталось на всю жизнь, хотя разница у нас — лет восемь.
После той пробы мы с Володей вышли за ограду «Мосфильма» униженные и оскорбленные, не ведая, утвердят ли нас на наши роли... Высоцкий спрашивает: «Ты куда?» — «Я на Горького». — «И я в ту сторону, поедем вместе…» Мы с ним проехали в общественном транспорте до центра, оказались в саду «Эрмитаж», зашли в кафе, Володя заказал бутылку шампанского. Открыл ее и налил мне первый в жизни бокал. В том 1961 году всю осень мы с Володей плотно общались. Я постоянно бегал к нему в Театр имени Пушкина, где он играл роли на выходах: «Кушать подано». Я ждал, когда выйдет мой Володя, потом шел к нему в гримерную, после спектакля отправлялись ко мне домой, отец нас кормил. Что Высоцкому было во мне интересно, я не знаю. Не только он, все мои друзья были старше меня. Андрей Тарковский, Гена Шпаликов. А Виктор Некрасов и Валентин Зубков и вовсе участники войны...
«Премьера «Игрока» была в Праге, а
потом у нас. Но три критика выдали нелестные рецензии, в широкий
прокат кино не попало. Баталов был этой историей ранен
и прекратил снимать фильмы» С Александром Кайдановским
и Алексеем Баталовым на съемках фильма «Игрок». 1972
г.
На съемках «Иванова детства» Тарковский работал со мной как со взрослым профессионалом. Еще на пробах предупредил: «У тебя впереди очень сложная сцена, ты должен будешь прямо перед камерой заплакать. Но по-настоящему, а не с помощью лука, как ты плакал у Андрона». Перед съемками этой сцены я договорился с Тарковским, что меня пустят на площадку одного за четыре часа до начала работы. Хотел настроиться на трудную сцену. Переодевшись и загримировавшись, я четыре часа бегал по павильону, накачивая эмоции… К началу съемок я был уставший и опустошенный, а слезы не шли. Андрей наблюдал за мной издали.
А потом резко направился в мою сторону. Я подумал: это конец. Он же предупреждал, что это будет главная сцена в фильме, а я не справился. Я ожидал его гнева, думал, он закричит: «Ну что, бездарь, я тебя полгода назад предупреждал, как важна эта сцена. А ты всех подвел!» Но он избрал иной метод. Подойдя, он вдруг обнял меня, прижал к себе, погладил по голове и сказал: «Коленька, бедный мой мальчик, я вижу, как ты мучаешься, как ты страдаешь. Коля, давай я сейчас все отменю. Бедный ты мой…» И я заплакал, возможно, от жалости к себе. Он за руку подвел меня к камере и снял то, что хотел.
Во всех фильмах Тарковского актерам приходилось работать в экстремальных условиях. Помню, как мы с Жариковым в конце октября в одежде плавали в Днепре, ползали по болоту при температуре воды градуса четыре. Нам сделали целлофановые «гидроштаны». Напрасный труд — в швы заливалась ледяная вода. Оператор Вадим Юсов, катаясь рядом с мной на операторской тележке, спросил: «Холодно? А ты пописай в штаны… Нет, серьезно, мы так в армии согревались…» Не поверить любимому оператору я не мог. Вскоре он задал мне вопрос: «Сделал? Ну как?» — «Да так же холодно», — ответил я.
— Знаю, что на съемках «Андрея Рублева» вы чуть не разбились…
— Да. Было дело — в сцене падения с обрыва. Репетиций не было, просто Андрей мне сказал, что вот здесь надо упасть. И я послушно выполнил его желание, даже не подумав об опасности. На скорости пролетал по скользкой глине, по камням, корягам, через куст, ударивший мне под дых — потемнело в глазах. Андрей просил меня, грязного и разбитого, упасть еще и еще раз — шесть дублей. После каждого пролета Андрей восторженно кричал: «Коленька — это сыр! Рокфор!» — высшая похвала Тарковского. После съемок я был как кровавый бифштекс. Когда мы раздевались, мой партнер Толя Солоницын на моем теле насчитал 26 кровавых ссадин…
— А правда, что до этого дубля отношения ваши с Тарковским были натянутыми? А после того, как вы все самоотверженно выполнили, наладились?
— Да, это был переломный момент, Андрей в тот день смотрел на меня как на героя. Он до этого очень злился на меня, потому что я параллельно снимался еще и в фильме его однокурсника Юлия Файта «Мальчик и девочка». Отказать однокурснику и «не поделить» с ним актера Андрей не мог. «Мальчик и девочка» — это съемки на Черном море, курорт. А у моего героя Бориски другая жизнь — в рванье, в холоде, в грязи.
Комментарии