Сергей Никитин: «Заблудился в лесу – и вышел с готовой песней»

– Я себя бардом не считаю. Я композитор, пишущий песни на стихи поэтов. А бард пишет все, и стихи тоже, и сам исполняет. Получается три в одном. И я с костром себя совсем не ассоциирую Моя сценическая площадка – это камерные и театральные залы. Конечно, то, что мы с женой Татьяной делаем всю жизнь, можно отнести к жанру авторской песни. Но когда мы с ней выходим на сцену, это театр двух актеров, где действуют все театральные законы. У костра, где все время боишься, что огонь поглотит гитару, невозможен такой контакт со зрителем. Я очень люблю сидеть у костра, когда на рыбалке. Но там я без гитары. Для меня это несовместимые вещи.

– В одиночестве, прогуливаясь по лесу, собирая грибы, или на рыбалке. Помню, как писал музыку на стихи Евтушенко «Нет лет». Гулял в лесу в Московской области часов пять, заблудился, но мне помогало то, что я сочинял, и вышел из леса с готовой песней.

– Увы, в пределах Москвы и Московской области все очень сложно. Там, где нет запрета на ловлю, все выбрано браконьерскими способами, что очень обидно. А на платных водоемах неинтересно, потому что это превращается в аттракцион парка культуры. Так что сейчас я прорабатываю варианты на нижней Волге. А так география у меня обширная. Бывал на Камчатке, на Амуре, в Канаде – и на море, и на горных речках. И даже на реке Рейн ловил леща. Там были гастроли, и я нашел такого же любителя, который арендовал 50 метров берега. Там все очень зарегулировано: нужно сдавать экзамен на лицензию. Одна из дисциплин – как убивать рыбу. Просто поймать и бросить считается преступлением. Есть специальный молоток, чтобы она долго не мучилась.

— Мне доводилось бывать на реке Устье на юге Архангельской области. Там есть деревня Майдан, где я уже был три раза и снова мечтаю попасть. Там много полей, сосновый бор, какого я вообще никогда не видел. Он тянется на 10 километров вдоль реки, и ширина его километров 5. Это корабельные сосны, внизу никакого подлеска, а только мох – седой с голубизной, из которого торчат боровики густого темно-лилового цвета. Если увидишь макушечку, то смело идешь туда – там будет еще 10 – 12 штук. Как будто попал туда, где рассыпаны драгоценности. В этом бору человек собирает столько, сколько может унести. В руках корзинка-набирушка, а за спиной пестель – высокий рюкзак из бересты. Наберешь килограммов пять в корзинку, останавливаешься, снимаешь с плеч пестель, аккуратно складываешь туда грибы и идешь дальше. А когда уже он полный, то с трудом передвигаешься. Значит, пора и честь знать.

— Наш сын Александр, ему уже 48, проучился два года на филфаке МГУ, когда наш американский знакомый пригласил его учиться в Дартмутский колледж, в одном из четырех самых престижных университетов США. Он сдал здесь экзамен по языку и поехал. Это был 1990 год. Там же он познакомился со своей будущей женой Мэри-Бэт (мы ее зовем Маруся), и получился такой международный брак. Внуки называют себя русскими американцами. В доме разговаривают на русском. Невестка стала его изучать, как только познакомилась с Сашей, и теперь владеет свободно. Она гуманитарий, как и сын, специалист по переговорам, у нее широкий профиль. Но сын в конце концов стал музыкантом и звукорежиссером. Они живут на востоке США. У него своя студия звукозаписи. Недавно записал диск, где он и аранжировщик, и режиссер, и продюсер. Внучке Наташе 16 лет, увлекается балетом. Внуку Даниле 12 лет, увлекается математикой, лыжами, футболом.

— Не было такого момента, чтобы я был физиком и – бац! — переквалифицировался в лирики. Все это присутствовало во мне с самого начала. Первую песню я сочинил, будучи студентом первого курса физфака МГУ. На пятом курсе у меня была серьезная театральная работа. Петр Фоменко пришел на Ленинские горы и сделал из драмкружка театр, а меня привлек в качестве музыкального руководителя. Там я сочинял песни для спектакля на стихи Михаила Светлова, это все было профессионально. И дальше пошло-поехало. И такой парадокс: чем интенсивнее и тяжелее была научная работа, тем интенсивнее и успешнее был творческий процесс. Одно другое стимулировало.

— У Льва Толстого в романе «Война и мир» есть сцена, где дядюшка играет на гитаре, а Наташа Ростова танцует. Это он играет на русской семиструнной гитаре. Это уже начало XIX века. Полагаю, что русской гитаре 200 лет. Есть энтузиасты, которые играют на ней и устраивают фестивали. Но время берет свое, и наш сын уже играет на шестиструнной. По внешнему виду они одинаковые, но по аппликатуре это совершенно разные инструменты.

– Единство и борьба противоположностей. Мы с Татьяной по темпераменту очень разные люди. Я интроверт, тугодум, молчун, а Татьяна – экстраверт и заведует внешними отношениями. Иногда я забываю позвонить другу, сестре, а Татьяна напоминает и заставляет это сделать. Она поддерживает человеческие связи.

— Грушинский фестиваль популярен и сегодня. Но сам я там уже лет 13 не участвую. Как только там началась коммерция и тяжбы за бренд, я решил держаться подальше. Авторская песня – это способ общения единомышленников. Я предпочитаю ездить на маленькие фестивали. Например, «Кизинские струны». Станция Кизино – это на юге Архангельской области. Там Юрий Визбор работал учителем после окончания пединститута, и там это помнят и устраивают фестиваль его памяти. Собираются 300 – 400 человек. Там нет балласта лишних людей, которые приезжают побалдеть и потусоваться на Грушинский и порой не слышат, что там поют. А вот камерных фестивалей по России проводят до 500 в год.

– Мой покойный тесть Хашим Умарович Садыков, который был родом из Самарканда, научил меня самаркандскому варианту плова. Классический плов – из баранины, диетический можно и из курицы, но лучше из куропатки или перепелки, из дичи. Так вот главный секрет: в этот плов иногда добавляют нут, айву или репу, обязательно кладут зиру (или кумин) и никогда – кориандр.