Звезда сериала «Девушки с Макаровым» рассказала о воспитании папы-военного, непростой жизни в театральном общежитии и сеансах психотерапии
Алевтина Тукан — одна из четверки очаровательных полицейских из сериала «Девушки с Макаровым», так полюбившегося за пять сезонов зрителям. Поклонники оценили и ее внешность, и талант. А небольшую картавость актриса называет своей изюминкой и визитной карточкой, как родинка над верхней губой у Синди Кроуфорд.
Об эмоциональных потрясениях, первой влюбленности, одиночестве и многом другом — в эксклюзивном интервью журналу .
- Аля, мы больше не увидим продолжения «Девушек с Макаровым»
- Сценарий мне очень понравился, я смеялась в голос. И я так и выбрала бы Аню, потому что она меня очень раздражала, я не понимала ее больную амбицию, когда человек с «широко закрытыми глазами» пытается пробить лбом все стены. Действуя, она особо не думает, хотя старается это делать, но когда эмоция берет вверх, не может с ней совладать. Мне было безумно интересно это исследовать, потому что я совсем другая. У меня не бывает, чтобы эмоция взяла верх. Это случалось несколько раз в жизни. Я ко всему стараюсь подходить с холодной головой. И в самые страшные моменты, как потеря близких, мной не руководили эмоции. Хотя я все глубоко переживала, и вообще чувства во мне бурлят, и это самое важное топливо для профессии.
- И что же это за несколько раз, когда эмоции брали верх?
- Это было связано с театром, кино, литературой. Первое художественное эмоциональное потрясение, когда я не смогла совладать с эмоциями, случилось со мной лет в десять после прочтения повести Григоровича «Гуттаперчевый мальчик». Потом я такое испытала с фильмом Тарковского «Иваново детство», который посмотрела в пятнадцать лет. Я не могла успокоиться около недели. И сейчас это бывает. Что касается эмоций в жизни, мне сложно побороть их, когда я вижу несправедливость. Я очень быстро закипаю. При этом понимаю, что моя справедливость субъективна, и чаще всего именно это меня и останавливает. Мне очень тяжело видеть плохое обращение с детьми и с животными. Но я давно решила оставить горячую голову, драматизм и страдания только в контексте творчества и восприятия искусства.
- Но ведь мы можем совершать какие-то поступки, движимые прежде всего чувствами, а не головой…
- У всех разная психофизика: кто-то во время стресса теряется, паникует, кто-то замирает, а кто-то с холодной головой просчитывает ситуацию. Я склоняюсь к третьему варианту. Однажды я как-то неудачно закрыла дверь душевой кабины изнутри. Она треснула, и в ту же секунду на меня упал миллион осколков. Я стояла с порезанными ногами, а порез от стекла глубокий и очень коварный, кровь начинает моментально течь, и ее сложно остановить. Я была дома одна, еле-еле выбралась из кабины и быстро начала соображать: «Так, что мне надо сейчас? Обработать раны. У меня в аптечке ничего для этого нет. Но в моем доме есть аптека». И я как-то спустилась туда, все купила, обработала, облепила себя пластырями и потом сидела и любовалась, какие у меня ноги красивые, прямо как у балерины. Даже сфотографировала их.
- Вы не во всем отличаетесь от своей героини из «Макарова», вы тоже смелая. А ее педантизм и перфекционизм вам не свойственен?
- У моей Ани все четко только в том, что касается профессии, а вот в жизни она не может собрать себя, разложить все по полочкам, у нее постоянно что-то разваливается. И она совсем не хозяйка, она ест лапшу быстрого приготовления, это все вообще не имеет для нее значения. Я себя не считаю педантичной, но обожаю заниматься бытом, домом, наводить порядок. У меня огромное количество книг по уюту и дизайну.
- А себя вы любите декорировать? У вас очень красивые фотографии, и вы на них абсолютно разная.
- Мне повезло с внешностью. Я такой чистый холст. Не накрасят — у меня одно лицо, сделают акцент на глаза — другое, на губы — третье. Обожаю экспериментировать, много чего пробовала и с цветом волос, и длиной. Люблю красиво одеваться, мой стиль определяется настроением. Мне нравятся секонд-хенды, винтажные комиссионки, блошиные рынки. Я погружаюсь в детство, вспоминая, как в наш поселок при гарнизоне приезжали челночники, раскладывали горы вещей на клеенки, и мама спешила туда в семь утра, пыталась найти какие-то сокровища.
- У вас папа военный? И кто по профессии мама?
- Папа закончил службу в звании капитана второго ранга, а мама — преподаватель английского языка.
- А как вам жилось в гарнизоне? Это же особый мир, мне кажется…
- Это поселок городского типа с классическими пятиэтажками. Когда мы туда переехали, в мои девять месяцев, там проживало примерно три тысячи человек. И все друг друга знали в лицо. У нас была одна школа, один садик, несколько небольших магазинов, привоз свежей рыбы раз в неделю — спокойная тихая жизнь. Поселок можно обойти за пятнадцать минут. Он расположен прямо на Балтийском побережье, я выходила из дома и через три минуты была на море. И это большая привилегия. За такое детство я очень родителям благодарна.
- Папа, как человек военный, не был строгим в плане дисциплины и порядка, например?
- Я не могу сказать, что он был очень строгим, но тем не менее он проявлял твердость в том, что касалось образования. Он человек точных наук, любил математику и физику, а я с ними как раз-таки не дружила, потому что была абсолютным гуманитарием. Он был требовательным ко мне в этом вопросе, и вот тут у нас, конечно, случались и споры, и конфликты. А помимо службы папа работал системным администратором в офисе в Калининграде и зачастую оставался ночевать там. В связи с моим дополнительным образованием наши с ним выходные не всегда совпадали. Но когда это происходило, папа брал нас с младшим братом на рыбалку, и это были счастливейшие дни нашей жизни.
- А с какого возраста творчество появилось в вашей жизни?
- С пяти лет меня отдали в школу искусств в городе Светлогорске, это сорок километров от нашего поселка. И пять дней в неделю я ездила тудапела в фольклорном ансамбле и играла на фортепиано. Мы с ансамблем выступали в праздники и часто в выходные. Поэтому что такое жить без выходных и гулянок на улице, я узнала в раннем детстве. А когда пошла в школу, после уроков бежала домой, быстро обедала и мчалась на автобус. Возвращалась около шести, ужинала и только после садилась за уроки. А в мои пятнадцать лет папа, отслужив, уволился в запас и по военной программе за выслугу лет получил квартиру в Калининграде, куда мы и переехали. Один год я училась в обычной школе, а в десятом поступила в театральный класс при лицее.
- Что вам больше всего нравилось тогда в этом вашем увлечении?
- Думаю, в первую очередь это было пространство для проявления себя, место, куда я могла направить свой творческий потенциал, где могла быть услышанной. Там я испытала первое вдохновение и уже поняла, что у меня есть маленькие достижения и победы. А наша студия — профессиональная, нас целенаправленно готовили к поступлению в театральные вузы. Кроме мастерства были и сцендвижение, и фехтование, и вокал, и балет у станка, и танец. В «Ревизоре», выпускном спектакле, я играла Анну Андреевну. Мне посчастливилось поступить в театральный класс еще при жизни нашего прекрасного руководителя Бориса Иосифовича Бейненсона. Кстати сказать, Олег Павлович Табаков знал его. На конкурсе, после того как я прочла программу, он меня к себе подозвал и спросил: «Так ты Бориса Бейненсона?»
- А вы настраивались на победу при поступлении, верили в себя? И что испытали, когда узнали, что приняты в Школу-студию МХАТ?
- Буду честна, я была уверена, что в «золотую пятерку» не попаду, хотела хоть куда-нибудь поступить. Момент объявления фамилий поступивших — просто невероятное событие. Все как будто в тумане происходит, ты хочешь, но не можешь выразить эмоции, а тебя распирает прямо до трясучки. Ведь это то, чего ты так долго ждал, не верил, но при этом мечтал, и вот оно случилось. Ты не понимаешь еще, какие трудности впереди, но кажется, что все сбылось. А в институте же нужно удержаться, к этому ты приходишь намного позже. И такое же большое событие — окончание Школы-студии, получение диплома.
- Вам не страшно было ехать в Москву учиться?
- Казалось, что в этом нет ничего страшного. Но когда я осталась одна, пришло ощущение, что у меня выбили почву из-под ног. Считаю, что я рано покинула дом, но в этом была необходимость. Меня порой накрывало, я скучала и плакала. Часто звонила семье. Но все равно одно дело — приходить домой, где можешь даже не общаться с родителями, ощущая, что ты в своих стенах, которые тебе дают силы, и совсем другое — возвращаться в чужую для тебя комнату. Мы были настолько заняты, что случалось, я маме не отвечала неделями на сообщения. Она видела, что я в онлайне, и понимала, что все нормально. Первые годы были очень сложными. Помню, как приходила в общежитие, садилась на кровать и просыпалась среди ночи из-за жары, потому что я в ботинках и зимнем пальто. Не успевала раздеться, настолько быстро отключалась. Но через такое проходят очень многие, это закаляет. Многие очень любили общежитскую жизнь… Меня очень мучило то, что нет личного пространства, сначала ты живешь вчетвером, потом вдвоем, и нет ни минуты, когда ты можешь побыть с собой наедине. И сейчас мне бывает страшно, если я в какой-то момент не могу остаться одна, когда очень нуждаюсь в этом.
- Но сейчас же вы можете насладиться уединением?
- Да, в двадцать пять лет я купила квартиру и сейчас чувствую себя очень комфортно. У меня нет необходимости постоянно разделять с кем-то эмоции, действия, события. С детства никогда не было скучно одной. Но когда в моей жизни появится любимый человек, я с удовольствием разделю с ним все, что сейчас проживаю сама с собой.
- А когда вы первый раз влюбились?
- В восьмом классе, а мальчик учился в одиннадцатом. Он был математического склада ума и довольно спокоен к литературе. А я неровно дышала и к литературе, и к нему. Однажды даже написала за него сочинение. Мы какое-то время еще общались, но я уже тогда начала склоняться к поступлению в театральный класс и думала о Москве. И мы без слов понимали, что, видимо, нам не по пути. Но это была очень чистая, светлая подростковая влюбленность, без углубления в серьезные взрослые чувства. Я помню, написала письмо с признанием, и это было так волнующе и трогательно. Нам хотелось наслаждаться взглядами, рукопожатиями, разговорами. Может, я немножко по-старушечьи говорю (смеется), но сейчас иная доступность детей к информации, и ценности отчасти поменялись. Я часто замечаю, что отношения строятся на торгово-рыночных договоренностях: меня это устраивает, меня — тоже, ну тогда давай создавать семью. А мне в отношениях важны трогательность, искренность и интерес. Если этого нет, то не стоит и начинать.
- Написать письмо самой — поступок. Не было страшно делать это первой? Считается же, должен признаваться мальчик?
- Ну нет, между нами чувствовалась симпатия. Мне хотелось признаться, сделать приятное. Письмо было очень искренним и беззащитным. И мне с детства нравилось немного романтизировать свою жизнь, все обострять, добавлять драматизма, что-то творческое било во мне ключом. Поэтому не скажу, что это был отчаянный жест, скорее порыв и желание получить ответ от человека, в которого так сильно влюблена. Когда мне ответили взаимностью, я просто летала. С первым чувством не знаешь, как быть, сталкиваешься с ним впервые, оно тебя накрывает волной, а ты не можешь себе сказать: вот сейчас я буду действовать так, и еще не умеешь надевать маску. Ты максимально открыт жизни. Поэтому письмо — первое жадное проживание этого чувства.
- А сейчас вы умеете носить маску?
- Умею, но это вне моей человеческой философии. И я окружена людьми, с которыми нет нужды в маске. С другими я просто соблюдаю границы.
- У вас есть близкие друзья? И поговорка «Старый друг лучше новых двух» это про вас или нет?
- У меня всегда было очень мало близких друзей, потому что человек должен по- настоящему разделять мои ценности. И я хочу дружить с теми, рядом с кем я развиваюсь и чувствую, что мне с ними и через пять лет будет интересно. И я легко расстаюсь, так как мне важен порядок в голове, и в данном случае близкие являются механизмом, который запускает определенные мысли в ней. Считаю нормальным, что люди сходятся, а потом расходятся, что в какой-то период вы были друг другу интересны, а сейчас нет. Это не значит, что я всегда рублю с плеча. Но когда что-то становится системой, и я понимаю, что мы говорим на разных языках, зачем мучиться, ради чего? И раз в несколько лет я провожу некую ревизию отношений. (Смеется.) У меня есть подруга, с которой мы вместе с коляски, были в одном детском саду, за одной партой в школе сидели. Она осталась в Калининграде, но мы и сегодня очень близки. А в огонь дружбы нужно подкидывать дровишки. И я должна чувствовать безопасность. Я всегда даю понять друзьям: что бы ни произошло, не стану «стрелять» в них.
- Вы поговорите, прежде чем расстанетесь, или просто молча исчезнете? В психологии такое поведение называется гостингом и считается очень болезненным в любых отношениях, даже деловых.
- Нет-нет, я так не делаю, это ужасно. Я обязательно честно поговорю с попыткой наладить полноценный контакт, о том, что происходит в наших отношениях, что для меня важно в них сейчас. Бывало, мы все-таки прощались, а встретившись лет через пять, понимали: нам еще есть о чем дружить.
- Вы так говорите о возрасте и времени, но вам только тридцать.
- Когда я подходила к этой дате, в силу того что мы сейчас живем в мире достигательства и потребительства, было ощущение, что надо пересмотреть свои достижения. И я погрузилась в рефлексию, а когда праздновала, подумала: «Тридцать — прекрасный возраст. Интересно, что он мне подарит». Убеждена, что вхожу в свой самый гармоничный период.
- Что было самым негармоничным раньше?
- То, что меня очень волновало мнение людей обо мне. Вот с годами уходит это напряжение. И у меня есть правило: все приятное от незнакомых я с удовольствием приму и поблагодарю, а все неприятное, хотя этого очень мало, никак на меня не влияет, я тут не кокетничаю.
- Такое понимание пришло с опытом или с успехами?
- Нет, в данном случае не буду лукавить и скажу, что мне очень помогла психотерапия. Я в нее глубоко вошла пять лет назад.
- В связи с чем, если не секрет?
- Я почувствовала, что хожу как будто по кругу, выбираю другую дорогу и должна бы избежать того же урока, но все повторялось. Мне нужно было разобрать себя на части и собрать заново. И я продолжаю заниматься. Мне кажется, что знакомство с собой — путь длиной в жизнь.
Комментарии