Леонид Филатов
«У меня не хватило благородства и мужества признаться, что это не мое объяснение в любви, а Филатова. В это время Лёня в мужском туалете, как в ожидании приговора, ходил от окна к двери и курил одну сигарету за другой. Не сразу, но тем же вечером, мучаясь совестью, я во всем признался», — рассказывает актер и музыкант, народный артист России .
Однажды я очень подвел — моего друга и соседа по студенческому общежитию. Лёня тогда был безнадежно и пылко влюблен в . Причем влюбился он с первого взгляда на экран, еще до того как увидел Наташу в жизни. Я хорошо помню тот день, когда мы с ним смотрели «Кавказскую пленницу» в Доме актера. Выходим с Лёней в толпе зрителей, у всех радостные лица, один Филатов мрачный
А вскоре случилось чудо: недосягаемая Наташа прямиком с экрана переместилась в наше Щукинское училище. Будучи по профессии артисткой цирка, Наташа решила продолжить кинокарьеру, вот и пришла к нам учиться. Она тогда уже собиралась замуж за Колю Бурляева, но влюбленного Лёню это не остановило. Для знакомства с Наташей у нас был разработан сложный план: поджидаем ее в коридоре, два наших товарища оттесняют тех, кто будет сопровождать Варлей, а я с гитарой наготове завлекаю Наташу в пустую аудиторию и там пою ей песню. Эту песню — «Вертится земля», с отсылом к «Песне о медведях» из «Кавказской пленницы», мы с Лёней будто специально написали для этого случая. Так уже было много раз: стихи Филатова, музыка моя. Но эта песня особая: она должна была стать Лёниным признанием в любви. Речь там шла о том, что Бог, вертя Землю, как гончарный круг, переплетает судьбы людей, но иногда ошибается:
С Татьяной Догилевой
на фотосессии для фильма «Забытая мелодия для флейты». 1987
г.
«Наташа тогда уже собиралась замуж
за Колю Бурляева, но влюбленного Лёню
это не остановило» Наталья Варлей в фильме
«Кавказская пленница, или Новые приключения Шурика». 1966
г.
Перепутал год,
Перепутал век, —
И тебе не тот
Выпал человек.
Он не виноват.
Я не виноват.
Для тебя Монмартр,
Для меня Арбат.
Бог еще для нас
Не придумал дня...
Спев, я должен был сказать Наташе, что это все — от лица Лёни. Конечно, было бы лучше, если бы сам Филатов эту песню и спел, но Лёня стеснялся, да и петь он толком не умел. Вот и понадеялся на меня. А я подвел… Меня сбило Наташино смущение. Мы тогда не знали еще, что она тоже поэт и тонко воспринимает другой талант. Глядя в Наташины глаза, обращенные ко мне, я не смог признаться, что это не мое объяснение в любви, а Филатова. В это время Лёня в мужском туалете, как в ожидании приговора, ходил от окна к двери и курил одну сигарету за другой. Не сразу, но тем же вечером, мучаясь совестью, я во всем признался ему. Он обиделся, конечно, жутко и ночью написал стихи, на которые я потом взял и совершенно цинично опять сочинил песню. А между тем в этих стихах выразились Лёнины обида и возмущение:
Как посмел безумный тот
Дивных слов моих коснуться!
Он все так же ест и пьет,
Как и за день до кощунства…
Как любовь твоя слаба,
Мой восторженный товарищ,
Если все мои слова
Ты крадешь и повторяешь.
Но Лёня ошибся, дело было не в том, что я сам влюбился в Наташу, мы с ней вскоре стали и до сих пор остаемся настоящими друзьями, живым опровержением тезиса, что между мужчиной и женщиной не бывает дружбы. Я просто растерялся, как говорится, язык не повернулся…
Что касается стихов, Лёня сочинял их еще задолго до поступления в Щукинское. И в Москву из своего Ашхабада привез целую кипу рукописей. Вообще-то он планировал поступать во ВГИК, на режиссерский факультет. О кино Филатов знал все, мог, не задумываясь, назвать год выпуска картины, фамилии режиссера, оператора и даже исполнителей эпизодических ролей в любом фильме мирового кино — большинство из которых никогда не видел. Приехав в Москву, Филатов узнал, что на экзамены во ВГИК он уже опоздал. Вот Лёня и рванул в Щукинское училище, где они как раз начинались. Правда, на актерский… При поступлении Лёня читал свои стихи, которые сам пренебрежительно-иронично называл стишками. Однако у приемной комиссии «стишки» имели успех. Так мы с ним и оказались в одной комнате номер 39 в общежитии на Трифоновской улице… Нашими соседями были Сергей Вараксин, Леонид Пярн и , популярный сегодня артист. Последние двое, как и я, приехали из Риги. Таким образом, в комнате нас было пять человек, а Лёню вдохновение посещало каждую ночь. Вот ему и приходилось сочинять стихи на общей кухне. Как сейчас помню Лёню, поджавшего под себя левую ногу и закуривающего через каждые пять минут новую сигарету, среди кастрюль, картофельных очистков и окурков. В этой неудобной позе, в экологическом кошмаре, который он сам себе устраивал, Лёня писал в своей тетрадке удивительно красивым почерком. Ну а я за его спиной нетерпеливо ждал, когда стихотворение будет закончено, зная, что торопить или заглядывать через плечо категорически запрещается. Почти сразу я стал пробовать сочинять музыку на его стихи. Первая наша песня была «Ночи зимние», про любовь. Неожиданно для нас она получила сумасшедший успех в стенах общежития. Сколько слез было пролито под эту песню, сколько страданий пережито, сколько выпито! А вот «Оранжевый кот» принес нам успех уже в масштабах города. На сочинение этой песни мы потратили аж пятнадцать минут, и она потом пелась во всех вузах Москвы…
Любовный треугольник «Таганки»:
Валерий Золотухин, Нина Шацкая и Леонид Филатов. 1983 г.
Жили мы весело, в общежитии то и дело завязывались студенческие романы и не прекращались дружеские посиделки, сопровождавшиеся чтением стихов, песнями под гитару и выпиванием. Помню, как-то раз мы что-то хорошо и долго отмечали, потом свалились спать. И вот Боря Галкин проснулся, подошел к окну глотнуть свежего воздуха и обнаружил за занавеской полную бутылку водки и тарелку с черным хлебом. Это была наша заначка, о которой мы забыли. Издав какой-то дикий победный клич, Боря увидел низкое солнце за окном и восторженно воскликнул: «Ребята, что вы спите, посмотрите, какой красивый рассвет!» Но Филатов разбил романтичность момента: «Боря, успокойся. Это не рассвет, это — закат»…
При таком ритме и образе жизни к экзаменам приходилось готовиться в авральном режиме. Все, что не успели прочесть, мы распределяли между собой, а в последнюю ночь пересказывали друг другу содержание книг. Время от времени раздавался глухой стук: это чья-нибудь голова падала от усталости и недосыпа на раскрытую книгу.
А как выручал нас на экзаменах Лёнин литературный талант! Ведь студентам нужно было постоянно готовить какие-то отрывки. А для того чтобы подобрать достойную сценку, нужно было еще перелопатить горы литературы. Тогда Лёня стал сам писать отрывки для себя и близких друзей. Это были эпизоды из несуществующих пьес. Так на свет появились мифический итальянский автор Нино Палумбо и польский драматург Ежи Юрандот. Подразумевалось, что они малоизвестны у нас в стране из-за железного занавеса, а за рубежом — знаменитости. Расчет был нагл и точен, ни у кого из педагогов не хватило бы смелости признаться, что этих драматургов они не знают. Все боялись показаться невеждами, вот и сидели с умными лицами и говорили: «Ежи Юрандот? Как же, помню, хороший автор. В библиотеке у меня, кажется, есть, надо освежить в памяти».
«Через несколько лет фильм
«Экипаж» возвел Филатова на пьедестал героя?любовника. Лёне на этом
пьедестале было несколько неуютно, он говорил: «Они что, все с
ума посходили?! Я ведь даже не на каждом пляже
рискую раздеться» В фильме «Экипаж». 1980 г.
Однажды наша наглость перешла уже всякие пределы, и мы решили сыграть отрывок из якобы еще не опубликованной пьесы самого Артура Миллера. Филатов отлично мог улавливать и имитировать стиль любого автора. Педагоги вновь отметили нашу работу, сказав при этом, что драматургия Артура Миллера так сильна, что в его пьесах просто невозможно играть плохо. И вот тут наш чистый, простодушный, замечательный Боря Галкин не выдержал: «Вообще-то, это все наш Лёня Филатов написал». Боря всем сердцем желал хорошего, хотел, чтобы Филатова тоже похвалили, но он совершенно не подумал о том, в какое глупое положение ставит педагогов.
Повисла неловкая пауза. Ректор Борис Евгеньевич Захава побагровел и стал тяжело дышать. Другие педагоги уставились кто в стол, кто в окно — кто от смущения, а кто еле сдерживая смех. «Что ж вы из нас идиотов-то делаете? — с горечью спросил кто-то из них. — Ну сказали бы, что Лёня пишет, мы бы только рады б
Комментарии