Лариса Лужина 1970-е гг.
«Когда мы взлетели, я сразу почувствовала себя нехорошо, самолет будто бы готов был развалиться. Я подозвала стюардессу, спрашиваю: «Что же у вас за самолет такой?» Она отвечает: «Да у нас завтра последний рейс. В Москву вернемся, и его спишут», — рассказывает актриса .
— Лариса Анатольевна, традиция праздновать Рождество не так давно вернулась к нам после долгого перерыва. Вы — редкий человек из старшего поколения, который отмечал этот праздник в детстве.
— Да, потому что мое детство п рошло в Таллине, а там от Рождества никто никогда и не отказывался. Мы поселились в Эстонии после войны, нам с мамой негде стало жить, и мы поехали к дяде. В Таллине всегда были открыты как православные, так и католические храмы
Зима, горят свечи, и все стоят в очереди, батюшка нас благословляет и дает с ложечки рождественскую кутью и сладкое вино. В те первые послевоенные годы мы, ребятишки, постоянно ходили голодными. Вот и становились в эту очередь за кутьей по многу раз, батюшка нас не прогонял… Ну а потом был рождественский обед в большой квартире дяди, где стояла красивая елка. Готовились традиционные для этой местности блюда: кровяная колбаса с перловкой, и еще помню своеобразный десерт — холодный суп из черного хлеба со взбитыми сливками.
Мы угощались, но при этом мама сама мне купить ничего не могла. А мне так хотелось мандаринов! Однажды, увидев на улице валявшиеся возле урны шкурки от мандаринов, я не выдержала, подобрала их и попробовала. Они казались такими вкусными!.. И сейчас, когда вижу мандарины, сразу вспоминаю свое детство, Таллин.
— Лариса Анатольевна, вы были крещены в детстве?
— Это для меня до сих пор загадка… Самостоятельно я покрестилась поздно, только когда мой сын Павел пошел в армию, а я очень за него переживала. Он был не годен к строевой службе, но его все равно взяли, в стройбат. А времена были неспокойные, 1990 год, когда солдат срочной службы могли и в горячие точки отправить. Нам даже не дали проститься! Ведь это только в кино так хорошо показывают — проводы сыновей в армию на перроне, все веселятся… Но у нас ничего такого не было. Мы, родители, пришли, а оказалось, что сыновей уже увезли. И мы так и не поняли, с какого вокзала они были отправлены. В расстроенных чувствах я вернулась домой, но сидеть одна в квартире не могла.
«Нередко дома у Тамары Макаровой
давались званые обеды, и она учила нас правильно себя вести,
обращаться со столовыми приборами. Все это потом
пригодилось нам в кино» С Николаем Еременко-младшим в
фильме «Исполнение желаний». 1973 г.
Пошла в храм недалеко от дома, вот прямо меня туда повело. Стою перед алтарем и плачу. Ко мне батюшка подошел, спросил: «Что вы плачете?» Я ответила, что вот такая история, я боюсь за своего сына. Он говорит: «Давайте мы вас покрестим». И тут же меня окрестил. Правда, после таинства почему-то сказал: «Вы креститесь второй раз. В детстве вас уже крестили». Не знаю, как он узнал, но я думаю, это могло быть… А с сыном постепенно все уладилось. Мы приехали к нему в воинскую часть с бригадой артистов от «Товарищ Кино», дали замечательный концерт, и через какое-то время Пашу из стройбата, где ему было тяжело работать по состоянию здоровья, перевели в киномеханики.
Вообще, часто ощущаю постоянную поддержку свыше. Был удивительный случай, когда я летела из Москвы в Киев на гастроли на самолете. Когда мы взлетели, я сразу почувствовала себя нехорошо, самолет будто бы готов был развалиться. Я подозвала стюардессу, спрашиваю: «Что же у вас за самолет такой?» Она отвечает: «Да у нас завтра последний рейс. В Москву вернемся, и его спишут». Потом мы разговорились с этой стюардессой, обменялись телефонами и договорились созвониться. А на следующий день стало известно, что по дороге в Москву этот самолет разбился. Я выясняла, надеялась, что, может быть, та девушка осталась жива, но нет, как бы это ни было печально… Но меня Бог отвел от этой беды. Может быть, потому, что еще в 1976 году одна женщина во Франции меня научила, что, выходя из дома, надо говорить: «Ангел мой, пойдем со мной, ты впереди меня, а я за тобой». И я всю жизнь делаю это каждый день…
— Вашу поездку во Францию прославил , написав песню «Она была в Париже»…
— Да, это о том, как я с фильмом «На семи ветрах» ездила на Каннский фестиваль. Помню, как мы с Инной Гулая зашли в первый раз в наш общий гостиничный номер и подумали, что это какой-то музей! Антикварные шкафы, огромная кровать, завтрак, который официант привозил на красивом столике на колесиках. И на всех мероприятиях, где мы оказывались, нас окружали люди, которые казались нам какими-то божествами: Моника Витти, Натали Вуд, Надежда Леже. Последняя катала нас по Каннам на машине, пригласила в гости, а потом еще и подарила нам с Инной великолепные платья.
Инне досталось красное, мне — голубое, кружевное… Потом мы оказались в гостях у художника Марка Шагала. Мы с ним долго беседовали, рассматривая диковинные вещи в его великолепно обставленном доме, а на прощание мне был вручен подарок — рисунок с автографом. Сейчас это невозможно себе представить, но я передарила этот рисунок. Когда вернулась в Москву, узнала о том, что Александр Галич, с которым меня связывали теплые отношения, болен. Я поехала к нему в больницу и, помимо пепельницы, которую я ему специально купила в подарок за границей, подарила еще и этот рисунок. Тогда мне это не казалось какой-то большой ценностью.
«В той квартире устраивались
веселые посиделки. В том числе и по случаю
Нового года. Высоцкий, и Сева Абдулов, и Сергей
Никоненко — все приходили к нам в новогоднюю ночь.
Денег ни у кого не было, так что мы не дарили никаких
подарков. Но нам было очень весело» С Владимиром Высоцким
на съемках фильма «Вертикаль». 1966 г.
— Знаю, ваша поездка не обошлась без громкого скандала…
— Да уж, мне удалось привлечь к себе внимание западной прессы и попасть на обложки газет. Сейчас могу говорить об этом со смехом, а тогда это казалось концом карьеры, вообще жизни… Получилось все случайно. На приеме ко мне подошел молодой мужчина и предложил станцевать твист. Я посмотрела на Сергея Аполлинариевича Герасимова, он кивнул: «Иди! Ты моя ученица и должна все уметь делать!» На самом деле это была провокация. Западные журналисты, зная о наших инструкциях, решили выставить советскую актрису в определенном свете. Возвращаюсь в СССР, а в Министерстве культуры уже лежит журнал «Пари матч» со статьей «Сладкая жизнь советской студентки». И такая фотография, будто я разгулялась вовсю! Были разбирательства, которые не повлекли за собой каких-то серьезных последствий только потому, что Герасимов подтвердил: это он разрешил мне танцевать.
Была там еще одна история, о которой начальство, к счастью, не узнало. По инструкции нам запрещалось из гостиницы по одному выходить. Но однажды я осмелилась сбежать из своего номера и прогуливалась по улице, не отдаляясь от отеля. При этом я замечала, как меня откровенно рассматривают идущие навстречу мужчины. Я радовалась: французы от меня в восторге! Потом мне объяснили, что на той улице, Сен-Дени, расположено множество домов свиданий, вот поэтому на меня так и смотрели. Обо всем этом я рассказывала в дружеской компании, в которую входил и Высоцкий. И он хохотал над моими историями. Так и появилась та песня… Но, надо сказать, поначалу она мне не понравилась, даже показалась обидной. Что это за слова: «Пусть пробуют они, я лучше пережду»?! Как будто я сделала что-то ужасное. Но сейчас, когда прошло столько лет, мне, конечно, очень приятно, что есть песня Высоцкого, посвященная мне.
— Как вы с ним познакомились?
— Я поступила во ВГИК и переехала в Москву. А Володя нередко забегал к нам в общагу ВГИКа на посиделки. Он тогда еще не был известным. Потом я вышла замуж за студента операторского факультета Алексея Чардынина — друга Высоцкого. И тот стал приходить в нашу с Лешей квартиру, которую мы снимали у вдовы актера Алексея Дикого. Среди прочих вещей у нас в комнате висела отличная старая гитара, которую когда-то Дикому подарили цыгане. Высоцкий сразу углядел редкий инструмент и стал уговаривать вдову Дикого, тетю Шуру: «Продайте мне гитару!» Сначала она отказывалась — мол, память о муже, — но потом все-таки продала… В той квартире на улице Удальцова у нас устраивались веселые посиделки. В том числе и по случаю Нового года.
«Мне устроили разнос: секретарь
министра не может выходить на подиум. Пришлось уйти в манекенщицы,
и, думаю, именно этот легкомысленный выбор приблизил меня к кино.
Меня заметили, пригласили в массовку...» С Владимиром
Заманским в фильме «Небо со мной». 1974 г.
Тот же Высоцкий, и Сева Абдулов, и — все приходили к нам в новогоднюю ночь. Денег ни у кого не было, так что мы не дарили никаких подарков, разве что принесут нам бутылку шампанского к столу. Но нам было очень весело. Ведь все мы — личности, у каждого имелся запас рассказов, анекдотов, актерских баек. Кто-то пел, кто-то читал великолепные стихи. Если один читал, к примеру, Маяковского, другой, как бы в пику, — Есенина… Чувствовалось, что весело людям, что они радуются каждому дню…
— С Высоцким вас связали не только дружеские посиделки, но и съемки в фильме «Вертикаль»…
— Режиссер Говорухин сделал все, чтобы Высоцкий снялся в этом фильме, а художественный совет был против. Потом они разрешили снимать, но не давали в фильме использовать его песни. Наконец все уладилось… Я приехала на съемки в Кабардино-Балкарию из Германии, где до этого снималась. В моем модном заграничном гардеробе Володя углядел обтягивающие брюки из нейлона и свитер и попросил для съемок. Он тщательно готовился к этим съемкам, был очень увлечен темой альпинизма. И знаменитая «Песня о друге» — это ведь не просто так у него родилось. Мы увидели во время съемок, как двое альпинистов проходили мимо нас. Они рассказали, что ищут помощи, в горах погиб их товарищ. Актеры помогли им спуститься, а Володя был так впечатлен мужественностью этих людей, что написал эту песню.
— Сейчас принято рассказывать о пагубных пристрастиях Высоцкого…
— Я всегда говорю, что знала какого-то другого Володю, не того, о котором некоторые рассказывают. Во время съемок Высоцкий не при
Комментарии