Все воскресенье 17 ноября 2024 года петербуржцы несли цветы к служебному входу Мариинского театра. Алые розы и гвоздики, нежные, замерзающие на ветру лилии, в центре временного мемориала зажженные свечи и черно-белый портрет Владимира Шклярова. Из этих дверей премьер Мариинского театра вышел после репетиции несколько дней назад, еще не зная, что это было в последний раз.
Версий вокруг его гибели сейчас выдвигается много: талантливый танцовщик переживал тяжелую депрессию после развода с женой и это привело к тому, что он подсел на запрещенные препараты. Именно борясь с зависимостью, он попросил запереть его дома, но потом решил выбраться из квартиры через балкон. Другие, близко знавшие Шклярова, называют эту версию наветом, говоря о нелепой случайности — танцовщик вышел на воздух покурить и сорвался. Третьи выдвигают версию, что так талантливый премьер решил покончить с тем, что довело его до черной, глубокой тоски. Говорят, что Шкляров в последние месяцы переживал тяжелый возрастной кризис.
Да, был на пике формы, да, лучшие партии были его, но глубоко внутри он понимал, что подходит к пределу возраста, надо идти куда-то дальше
Юрий Соловьев был поцелованным Богом, богом танца. Он взлетал под потолок землянки в три года в эвакуации, куда мать Соловьева вывезли из блокадного Ленинграда, он показал идеальное фуэте, когда родительница привела его на прослушивание в хореографическое училище Вагановой и вспыхнул звездой, когда исполнил соло Раба из «Павильона Армиды» в школьном спектакле. Казалось, он был создан для танца и был органичен в нем — высокий прыжок с секундным зависанием в воздухе, отточенные антраша, бешенные вращения и двойные туры в воздухе. Соловьев не танцевал, он отменял законы физики. Сейчас бы его назвали «человеком-машиной», но именно его упертость в достижении целей, мешала ему поймать язык танца, его магию, душу. Постановщики хотели, чтобы Соловьев не просто летел над сценой, чтобы он над ней жил.
То, что виртуозно получалось у другого солиста Кировского театра — Рудольфа Нуреева. Между ними постоянно шло негласное соревнование и выигрывал всегда Руди. Легко жить на сцене, а вот умирать, тут талант нужен.
И Соловьев готов был смириться со вторым местом, если бы в начале 1960-х балет не подвергся резкой реформации. Пришедшие в Кировский театр хореографы Игорь Бельский и Юрий Григорович провозгласили самодостаточность танца. Это избавило автора феноменального 1,5-метрового прыжка Соловьева от тягостной необходимости «играть» и «переживать» и привело к тому, что постановщик Игорь Бельский решил ввести в главную партию Юноши в своей «Ленинградской симфонии» именно соперника Нуреева — Соловьева. Постановку ставили почти подпольно, вне плана, в нерабочее время, под магнитофонную запись. Игралось трудно, ломалась вся балетная система, где на сцену впервые выводился чистый символизм, но первый показ ошеломил всех.
Позже эту новаторскую премьеру Бельского назовут символом балетной оттепели, главный референсом которого станет прыжок-взлет Юрия Соловьева. Про его партию газеты напишут «прыжок космического Юрия», даром, что премьера в театре оперы и балета им. Кирова прошла через два дня после полета Гагарина в космос.
Критики описали тип русского молодца: «В спокойной, плавной силе его движений вставал образ воли, широкой и доброй». Хотя круглолицый, русоволосый богатырь Соловьев если и кого-то изображал, то только себя.
А дальше грянул скандал: прогремевшую на весь Союз «Ленинградскую симфонию» решили показать и за границей, Кировский театр отправился в Париж на гастроли. Здесь Нуреев совершил побег и попросил политическое убежище.
«Соловьев бы так не сделал», — будут шептаться в труппе. Не сделал. Соловьев был слишком благонадежен, верен, прост. Побег Нуреева автоматически превратил танцовщика номер 2 в премьера Кировского театра, и чтобы смягчить скандал с Рудольфом, руководство театра организовала беспрецедентную рекламу «космическому Юре».
Он, как всегда, не подвел. Парижане искупали русского богатыря в овациях, а через два года здесь же, он получил французскую «Золотую звезду».
В начале 1970-х во время гастролей за границей сбежит из гостиницы Наталья Макарова, спустя еще три года попросил политического убежища в Канаде Михаил Барышников, уедут Валерий Панов, Галина Рагозина. Именно в это время Соловьев станет народным артистом СССР. Все такой же надежный, спокойный, чуждый рефлексии. В 1971 году столичные хореографы Наталья Касаткина и Владимир Васильев решили поставить в Кировском «Сотворение мира» по рисункам Жана Эффеля. Соловьев должен был играть роль Бога, но поклонники балета ждали, что «космический Юрий» гениально исполнит сам себя.
Но в первой же партии что-то случилось: Бог в белых одеждах, в парике и бороде был глуп, наивен, азартен и сверхартистичен. Вот он мудрый старец, который снисходительно смотрит на суету мира сверху, а вот опять веселый юноша, который только ступил на дорогу жизни.
«Космический Юра прыгнул выше себя», — напишут с утра рецензии.
«Сотворение мира» оказалось последней большой премьерой Соловьева и венцом его карьеры. Возраст отнимал силы, не было уже того левитирующего прыжка, не было сил на длину танца, падало дыхание, Юра устал. В 36 лет он считал себя «выброшенным на обочину» даже в своей семье: его жена и дочь тоже посвятили свои жизни балету. «Я прихожу домой, а жена и дочь лежат в шпагатах перед телевизором», — рассказывал он друзьям.
В январе 1977-го Соловьев попрощался с собой и уехал на дачу. Здесь его нашли спустя сутки мертвым. Он даже не оставил прощальной записки.
«Космического Юра» похоронили на Серафимовском кладбище в Петербурге. На его могиле стоит памятник, где артист изображен в партии Гения вод из спектакля «Конек-Горбунок».
Фото: Федотов Павел, Вячеслав Прокофьев/ТАСС
Комментарии