Владимир Машков: «Когда в доме случилась беда, не отоспишься»

Фото: Филипп Гончаров «Я раньше часа-двух ночи из театра не ухожу. Отыграл спектакль и начинаю заниматься репертуаром, продумываю вводы на роли, готовлюсь к следующей репетиции...» Фото: Филипп Гончаров

Чтобы собирать их вместе, пришлось учитывать часовые пояса. Ребята выполняли задания, только вместо этюдов записывали монологи. И, кстати, благодаря крупным планам получили возможность познакомиться с собой поближе — изучить лицо, мимику. Видеозапись вообще интересная практика. Мы и в театре обязательно снимаем репетиции, чтобы актеры могли увидеть себя со стороны, сверить свои внутренние ощущения в какие-то моменты с тем, что есть на самом деле... В общем, на карантине общения с учениками было даже больше, чем при обычном обучении. И я очень рад, что у нашей работы есть результат: пять человек из выпуска попали в наш театр (а еще один парень из прошлогоднего выпуска пришел к нам после армии). 

Им сразу была предложена работа, чтобы они могли «предъявить» себя и в старых спектаклях, и в новых. Ну, и у нас в начале сентября уже выходят две премьеры. На старой сцене — в Подвале — покажем «Старшего сына» Вампилова в постановке Алены Лаптевой, а на новой сцене на Малой Сухаревской площади я ставлю спектакль «И никого не стало» по пьесе Агаты Кристи.

— А почему вы выбрали истории, которые очень хорошо известны зрителям, — ведь по ним сняты прекрасные фильмы «Старший сын» Мельникова и «Десять негритят» Говорухина? Неужели не боитесь конкуренции с такими кинохитами?

— А я к этому списку еще добавлю свой давний спектакль «Страсти по Бумбарашу» и самую первую свою театральную постановку «Звездный час по местному времени». На эти сюжеты тоже сняты популярные фильмы — «Бумбараш» и «Облако-рай», а при этом получились достаточно успешные спектакли. Ведь кино и театр — два абсолютно разных вида искусства. С разными красками, энергетикой, степенью условности и доверия зрителя.

Владимир Машков в спектакле «Ревизор» Театра Олега Табакова. С Василием Неверовым (справа) и Виталием Егоровым (в центре) Фото: Юрий Феклистов

— И в чем же разница?

— Станиславский вспоминал, как однажды его попросили прочесть перед кинокамерой кусочек из его роли в спектакле «Вишневый сад», предложив снять этот фрагмент в настоящем вишневом саду. Но он отказался, объяснив: «Очень трудно играть с живыми деревьями...» Кино это абсолютно другое существование — как минимум у тебя нет зрителя, за исключением съемочной группы, где каждый занимается своим делом. На сцене могут играть только профессионалы, а в кино прекрасно подойдет и типаж: у человека может быть невероятно выразительное лицо, и тогда он на пленке получится очень правдоподобным. Остальное сделает режиссер и монтаж. 

В театре каждый раз все происходит заново на глазах у зрителей. И что бы с актером ни происходило — давление, насморк, стресс, — в семь часов он должен быть в форме и выйти на сцену. Великий бейсболист и по совместительству муж Мэрилин Монро Джо Ди Маджио однажды сказал: «Я всегда показываю лучшую игру, потому что никогда не знаю, кто сегодня увидит меня впервые». Конечно, бывает, что в спектакле что-то идет не так или «тяжелый» зал — я это чувствую. Но в театре артист всегда должен быть готов быстро увлечься тем, что он делает, и увлечь этим зрителя. Даже если он знает сюжет. А кто не знает, что происходит в «Гамлете» или чем заканчивается «Ревизор»?

«В театре каждый раз все происходит заново на глазах у зрителей. И что бы с актером ни происходило, в семь часов он должен быть в форме и выйти на сцену» Московский театр Олега Табакова Фото: Филипп Гончаров

— И кто убийца в спектакле по «Десяти негритятам» — тоже заранее всем известно...

— А вот и нет! У нас спектакль называется «И никого не стало». Пьесу с таким названием Кристи написала в 1943 году по мотивам собственного романа «Десять негритят» — она была им очень довольна, вложила в него много сил, притом что рождалась книга мучительно. Актер и сценарист Реджинальд Симпсон попросил писательницу дать ему возможность адаптировать роман для сцены, но Кристи сказала, что ей самой интересно будет это сделать. У пье­сы не только другое название, но и финал другой. 

В общем, наших зрителей ждут сюрпризы. Любой спектакль в принципе многовариантен по своей природе. Свои версии происходящего на сцене у каждого зрителя, свои — у создателей спектакля, у героев с их страстями и скелетами в шкафу, у критиков... Так что известно все, да не все. Кстати, когда Кристи пришла на лондонскую премьеру своей пьесы, она сказала: «Я здесь, чтобы разделить с артистами все — и возможный успех, и возможный провал. А еще из любопытства...» В Англии пье­са имела большой успех. А через год ее премьера состоялась на Бродвее — там за два неполных года спектакль с триумфом сыграли 426 раз. На Бродвее пьеса сначала шла под названием «Десять маленьких индейцев», которое казалось более толерантным.

— Почему индейцы более толерантны, чем негритята?

— Во Второй мировой войне в армии США сражались и темнокожие люди, и вообще в то время уже начался явный перелом в отношении общества к афроамериканцам. Поэтому в пьесе фигурки изображают индейцев. Кстати, в нашем спектакле скульптуры-тотемы, как и все декорации, создал великий скульптор Александр Рукавишников.

С Олегом Табаковым и Мариной Зудиной Фото: Юрий Феклистов

— Как вам удалось привлечь его к сотрудничеству? Это же его первая работа в театре?

— Мы с Александром Иулиановичем много общались, когда он начал делать бронзовую скульптуру к 85-летнему юбилею Табакова. Сейчас ее будут отливать. И совсем скоро, я надеюсь, мы ее установим и откроем. Это настоящее произведение искусства, наполненное большой любовью и многими смыслами. В сложной композиции представлены и театральные подмостки, уходящие вдаль, и сам Олег Павлович, который прилег отдохнуть, а рядом с ним — кот Матроскин, а еще натюрморт из тех вкусных (в буквальном смысле) земных радостей жизни, которые любил Табаков. И еще будет большая сфера, тот самый Атом Солнца, о котором применительно к Табакову говорил драматург Виктор Розов, — как олицетворение таланта. Скульптуру можно будет потрогать, пройтись по подмосткам, побывать в центре Атома Солнца. Однажды Олег Павлович сказал, что он прожил столько жизней, что иногда, смотрясь в зеркало, видит себя какой-то пирамидой Хеопса. И этот его уникальный человеческий и творческий масштаб мы отразили.

Так вот, когда мы начали с Рукавиш­никовым работу над скульптурой, я уже размышлял о спектакле по Агате Кристи и ломал голову над вопросом, кто может придумать интересных индейцев. Так одна история перетекла в другую очень естественно. И хотя Александр Иулианович до этого никогда не работал в театре, я в нем не сомневался. В итоге он сделал и великолепные тотемы, и потрясающую декорацию. Еще костюмы у нас замечательные — их выполнил Валентин Абрамович Юдашкин, тоже наш великий мастер... В общем, приходите и все увидите сами. Ведь как часто говорил Олег Павлович Табаков: «Театр — это одно из немногих мест, где еще сохранилось чудо»...

«На самоизоляции мое рабочее время стало бесконечным. Потому что вечером мы занимались делами театра, проводили репетиции наших старых спектаклей, а днем — школой» Фото: Филипп Гончаров

— А как еще, кроме установки скульптурной композиции, вы отметите 85-летие Табакова?

— У нас юбилей не только Олега Павловича, но и созданного им театра — нам 35 лет! А отмечать мы уже начали: 17 августа, в день 85-летия Табакова, на Чистопрудном бульваре, на аллее, ведущей от метро к Подвалу, открыли фотовыставку, посвященную нашему учителю. И еще целый год в наших соцсетях будем выкладывать всевозможные материалы о разных гранях его таланта, его жизни.

— Олег Павлович очень вас любил и не скрывал этого. А еще он всегда мечтал, чтобы вы — его любимый ученик — при всех успехах в кино вернулись на театральную сцену. Очень верил, что это когда-нибудь произойдет. А как вы с ним вообще по­­­­­­­­з­накомились?

— Я рассказывал эту историю, но она все время обрастает какими-то нереальными подробностями... Это случайная встреча. После того как меня отчислили из Школы-студии МХАТ, я устроился на работу в мастерские МХАТа, в декорационный цех помощником художника. Работы было так много, что мы фактически жили в театре. Целыми днями я смешивал краски, расписывал ткани и декорации. В спектакле «Кроткая», который уже был в репертуаре, мы немного обновили костюмы и реквизит. А в «Иудушке Головлеве», который только готовили к выпуску, я «приложил руку» к громадной лохматой шубе главного героя. Она была сделана из длинных шерстяных волокон, и много времени у меня ушло на ее «роспись». Часто с материалами и реквизитом я бегал из одного здания театра в другое, туда-сюда (тогда в Камергерском был ремонт, спектакли шли в новом МХАТе на Тверском бульваре и в филиале на улице Москвина, где сейчас Театр Наций под руководством Жени Миронова). 

С дочерью Марией Фото: Филипп Гончаров

В общем, я работал и одновременно снова поступал в Школу-студию — как раз на курс к Олегу Павловичу. Когда прошел первый тур, мне сказали показаться самому Табакову, а он отправил меня сразу на конкурс. И через несколько дней я шел из филиала на сцену на Тверском. В руках держал большую банку с этикеткой: череп и кости. В банке была какая-то кислота или щелочь, необходимая для травления металла. Шел я очень аккуратно, а в дверях театра неожиданно столкнулся с Олегом Павловичем. Он увидел, что у меня в руках, недоумевающе и с любопытством на меня посмотрел — мол, это что еще такое?! Я стал прятать банку за спину, бормотал: «Олег Павлович, вы меня возьмете?..» Он вряд ли меня вспомнил и совместил в своем сознании абитуриента, куртку с мхатовской чайкой, которая была на мне, как на служащем театра, и банку кислоты. Спокойно сказал: «Старик, все будет зависеть от того, как покажешь себя на конкурсе». И ушел. Вот, собственно, и вся наша первая встреча и первая беседа.

— В своей книге Табаков писал, что артист Машков не любит репетиции в первой половине дня. Вы и сейчас их не любите?

— Не могу сказать, что не люблю или люблю. Мне удобнее начинать в полдень или даже в час дня. А вот Олег Павлович часто собирал труппу и в девять утра, и в десять. Просто он всегда рано вставал — часов в семь, но потом днем обязательно ложился спать. Во МХАТе у него для этого была небольшая комната. После второго инфаркта ему врач сказал: «Если хочешь пожить, всегда выкраивай пару часов на дневной сон». Я другой. Мне сложно рано встать. Спектакли заканчиваются в 9—10 часов вечера, и при всей невероятной усталости я не могу через час заснуть. Наоборот, рождаются дополнительные силы, ведь только что ты работал очень активно, с полной отдачей. Да многие артисты вот так долго утихомириваются! А сейчас я вообще раньше часа-двух ночи из театра не ухожу. Отыграл спектакль и начинаю заниматься репертуаром, продумываю вводы на роли, готовлюсь к следующей репетиции. Плюс задания для студентов. Плюс какие-то общественные мероприятия, в которых участвует театр.

«Дело надо делать», — любил говорить Олег Павлович. Вот мы и делаем» Фото: Юрий Феклистов

— А на кино время остается?

— Нет. Последний раз на съемочной площадке я был два с половиной года назад.

— И это вы, сыгравший столько ярких киноролей! Не жалеете о том, что не снимаетесь?

— Нет. Потому что я сейчас занимаюсь самым увлекательным делом, какое только существует в мире, — театром. По-моему, нет ничего интереснее, чем этот живой организм, этот огромный коллектив, который состоит из друзей, товарищей, сотрудников. Ведь только если все увлечены одним делом, оно начинает получаться... Да, последние два с половиной года я все время нахожусь в театре, и это очень непросто, но полученный результат и созданная атмосфера дают мне полное основание полагать, что мы правильно двигаемся. «Дело надо делать», — любил говорить Олег Павлович. Вот мы и делаем. Театр — это наш мир, наш творческий дом, где мы проводим по многу часов, то место, где нам должно быть хорошо всем вместе. 

В киногруппах народ собирают на краткий период, часто люди даже не знают друг друга, это иногда случайный набор людей, которых выбрали режиссеры, продюсеры. А театр — семья. И я должен знать, что предложить дальше, чтобы семья была благополучной, чтобы у театра был успех.

— Что для вас успех? Олег Павлович любил из окна своего кабинета наблюдать за очередью в кассы в день предварительной продажи билетов...

— Ну, сейчас продажи в основном онлайн, так что очереди больше не показатель... Успех — это когда в театр идут люди, а артисты отвечают публике любовью. Мы забираем у публики два часа их жизни, и на нас лежит огромная ответственность за то, чтобы они не прошли впустую. В общем, нам здесь и трудно, и весело.

«Последние два с половиной года я все время нахожусь в театре, и это очень непросто, но полученный результат и созданная атмосфера дают мне полное основание полагать, что мы правильно двигаемся» Фото: Филипп Гончаров

— Владимир Львович, а чему вас научила пандемия?

— Прежде всего терпению. В ситуации, когда возникает столько запретов и ограничений, начинаешь хорошо понимать, что какие-то вещи просто надо перетерпеть. Но не пассивно, а действенно, не переставая жить. Готовясь к постановке «И никого не стало», я прочитал в воспоминаниях Агаты Кристи, что актеры, которые работали над ее пьесой в Лондоне, на репетициях забывали о тяжелой действительности. Они устали от затяжной войны, бедности, лишений, но благодаря работе этого как будто не замечали, жили только театром, пьесой. И у нас в стране во время войны сколько было театральных бригад, выезжавших на фронт. Бойцы среди страшных событий благодаря артистам вспоминали, что они еще живы, чувствовали, что они люди. Коронавирус, конечно, не сравнить с войной, но он тоже стал для всех сложным испытанием, и мы до сих пор не знаем, чем все кончится. По-моему, это очередной этап биологической эволюции человека. И человек как достаточно слабый и незащищенный вид — у нас же нет панциря, когтей, клыков, крепкой шкуры — может надеяться только на свой разум. Главное, не останавливаться и идти вперед. Дело надо делать!

Благодарим Московский театр Олега Табакова  за помощь в организации съемки.