Юлия Ауг
Содержание
О родовом проклятии
«Самое главное, — объяснял он, — бить не думая, на опережение, в глаз, под дых, в нос». Ударить живого человека трудно, этот барьер надо в себе преодолеть. С тех пор умела постоять за себя. Когда моя дочь Полина пошла в школу, я и ее научила драться. И не жалею. С этим умением — держать удар — легче идти по жизни
В нашем доме нет фотографий на стенах. Ни моих, ни дочери, ни мамы, ни моего мужа Андрея, которого не стало три года назад. Вместо них стены украшают картины. Чтобы хранить память о человеке, не обязательно устраивать иконостас из его портретов. У меня в кошельке есть маленькая карточка Андрея, какие-то наши общие фотографии в телефоне. А когда тоска по мужу становится совсем невыносимой, он ко мне возвращается в снах. Буквально на днях снилось, что нахожусь на каких-то жутких съемках в компании незнакомых людей. Погода отвратительная — ветер, мокрый снег, все устали, ненавидят друг друга. Я чувствую, что мои силы на исходе. И вдруг на съемочную площадку, прямо в кадр, въезжает машина. Из нее выходит Андрей и приносит термос с горячим чаем и бутерброды. Он продолжает заботиться обо мне даже сейчас...
Недавно моя не верящая ни в бога ни в черта мама рассказала, что, оказывается, в нашем роду есть проклятие. Мой прадед, отец которого был раввином в синагоге, полюбил девушку из семьи, где даже шабат не соблюдали. Понимая, что его избранницу родные не пустили бы даже на порог, молодые решили наплевать на запреты, налагаемые Торой, бежать из Витебска в Могилев и там пожениться. На вокзале они увидели отца, обрадовались в надежде, что он передумал и решил благословить их. Но глава нашего рода их проклял. За любовь...
В легенды можно верить или нет. Но известно, что прадедушка мой умер чуть ли не в двадцать пять лет от сепсиса. К тому времени у прабабушки уже было три дочери — одна постарше и две близняшки. Так вот, старшая умерла в четырнадцать от туберкулеза, переболели чахоткой и младшие. Бабушкина сестра-близнец в эвакуации в бывшей автономии немцев Поволжья упала со стога сена и ушибла ногу, развилась саркома. Почти всю войну она пролежала в больнице, прошла через ампутацию, но это ее не спасло. Бабушка, у которой было пятеро своих детей, взяла на воспитание двух сыновей сестры. Простой жизни в нашем роду не было ни у кого. Я не стала исключением...
Я была ребенком, воспитанным
бабушкой, она учила делать книксены, вышивать и вязать. Выходя к
завтраку, надо было всех поцеловать
Об умении ударить больно
Когда спрашивают, откуда я, отвечаю: из Эстонии. Хотя родилась в Питере, училась там в ЛГИТМиКе. Но детство мое прошло в Нарве, оттуда растут корни, там закалялся характер. Я не ходила в детский сад, была домашним ребенком, воспитанным замечательной бабушкой, которая учила делать книксены, вышивать и вязать. Выходя утром к завтраку, обязательно надо было всех поцеловать, улыбнуться и пожелать доброго утра.
Но вскоре мне предстояло столкнуться с тем, как жестоки бывают дети. Родители приложили неимоверные усилия, чтобы устроить дочку в школу, которая считалась лучшей в городе. Естественно, благовоспитанная наивная девочка оказалась идеальной мишенью для нападок сверстников. За четверки меня ругали дома, и я из-за них плакала. Однажды учительница, заметив мои слезы, подошла узнать, в чем дело. Она настаивала, я решила ей довериться, в следующую же минуту превратившись в наглядное пособие, при помощи которого педагог проиллюстрировала свой несомненный талант наставника.
Учительница выставила меня перед классом: «Дети, посмотрите на Юлю. Она плачет из-за четверки! Не плакать надо, а стараться! Видишь свои каракули? Скажи спасибо, что тройку не поставила!» Все радостно заулюлюкали.
После этого «представления» одноклассники стали силой отбирать мои тетрадки и калякать в них. Надеялись, что учительница станет меня стыдить и снова можно будет поржать вволю. Маме я объясняла, что это не моя рука, а — условно — Федорова, но она искренне не могла понять, как можно позволять кому-то портить свои тетради? Я не решалась рассказать ей правду, пока не произошел еще один случай.
Зимой по дороге из школы мальчишки бросили мне в капюшон тлеющую вату. Спас прохожий, в мгновение ока выкинувший ее в снег. На этот раз я все честно рассказала родителям. Мама была вне себя и жаждала расправиться со всеми обидчиками разом. Папа поступил иначе: он решил ни с кем не выяснять отношения, оставил меня на следующий день дома и начал учить драться. «Самое главное, — объяснял он, — бить не думая, на опережение, в глаз, под дых, в нос». Ударить живого человека трудно, этот барьер надо в себе преодолеть. Папа заставил отрабатывать удары на нем: «Бей! Сильнее! Не жалей!»
Я перестала плакать, а ночью приснилось, как бью сильно и больно. С тех пор умела постоять за себя, одноклассники стали бояться со мной связываться. Когда моя дочь Полина пошла в школу, я и ее научила драться. И не жалею. С этим умением — держать удар — легче идти по жизни. Хотя нокауты случались...
Моя не верящая ни в бога ни в
черта мама рассказала, что, оказывается, в нашем роду есть
проклятие. Простой жизни не было ни у кого
О расставании с первым мужем
Один из самых сильных — к нему я оказалась совершенно не готова — развод с первым мужем. Степан, с которым мы были вместе со студенческой скамьи, полюбил другую. Наши отношения рухнули вместе с рублем в августовский дефолт 1998 года. И хотя у нас с мужем не осталось общих тем для разговоров, кроме дочки Полины, я пыталась верить в то, что сможем сохранить семью. Но мы все больше отдалялись друг от друга... Даже попытались какое-то время пожить порознь. Моей театральной зарплаты хватало на четыре похода в магазин, и я взяла подработку, устроилась гримером на телевидение, но денег все равно не хватало, мы не могли позволить себе, например, няню. Тогда нас очень сильно поддержали родители Степана, Полину забрали к себе в Красноярск. Он и сам решил попытать счастья в родном городе, где его отец открыл багетную мастерскую.
Еще не разведенная, но уже не жена, я встретила тогда мужчину. Мне казалось, что я влюбилась, мечталось, что все у нас серьезно. Но оказалось, он просто коллекционировал актрис. Я наивно предложила поцеловаться на Карловом мосту в Праге, куда была приглашена им в романтическое путешествие на Восьмое марта. Сказала, что влюбленные, соединившие здесь уста, всегда будут вместе. В ответ услышала: «Глупость! Заканчивается все. Любовь — тем более». Потом узнала, что он свозил одну мою знакомую актрису в Рим, другую — в Египет... Моя попытка отомстить мужу, вышибить клин клином не удалась. Но и слепить семью обратно нам уже тоже не получилось.
Степан вернулся из Красноярска, мы официально развелись. На меня накатила депрессия. Почему-то казалось: ничего хорошего со мной уже не произойдет. Недолгий роман с коллекционером актрис словно стал тому подтверждением.
Тогда, в нулевые, после развода со Степаном я забрала Полину из Красноярска и отвезла к родителям в Эстонию. На плаву удерживала необходимость помогать им, поднять дочку. С театром все обстояло благополучно, я была ведущей актрисой питерского ТЮЗа, но бралась за любые творческие халтуры, чтобы отослать родным побольше денег.
Маленький зачумленный Декстер
решил: раз он появился на территории первым, значит, он в доме
хозяин
О не сыгранной роли Бабы-Яги
Служба в ТЮЗе дает прививку на всю жизнь от того, что называется звездной болезнью. Есть знаменитая байка о том, как на Невском проспекте, возле легендарного ресторана СТД, как-то вечером встретились актер из БДТ Юрий Демич и ведущий актер питерского ТЮЗа Николай Иванов, который не мог спокойно пройти по улицам после того, как на экраны вышел фильм «Вечный зов» с его участием. Популярность была сумасшедшей. Иванов произносит:
— Ну что, поужинали, пора и на сцену...
А Демич ему и говорит:
— Мне-то подготовиться нужно, у меня сегодня Моцарт в «Амадеусе». А тебе о чем переживать? Опять грибы да домики играть будешь.
Действительно, в ТЮЗах короны на головах не задерживаются. У меня было восемь главных ролей: леди Макбет, Софья в «Горе от ума», дочь мельника в «Русалке»... При этом хватало «грибов и домиков», в сказках могла играть и третью звезду справа. Была такая сцена, в которой сверху спускалась Царица-месяц, а мы в пышных юбках, с обручами на головах, к которым были прикручены звезды, водили вокруг нее хороводы. Нас учили «плавать» по сцене, как в ансамбле «Березка». Моей дочери было года четыре, когда ее привели посмотреть этот спектакль из-за кулис. В антракте я вышла к ней.
— Ну что, Полинка, нравится тебе сказка?
— Ага, очень!
— А мой костюм красивый? Ты же меня видела?
— Я тебя сразу узнала! Ты Бабу-ягу играла!
Даже собственная дочь не разглядела меня среди звезд...
Театральная жизнь приучила еще и к тому, что можно обходиться малым. Нам со Степаном нечего было делить после развода, мы всегда жили на чужой территории. Если позволяли доходы, снимали отдельное жилье. Когда с деньгами было туго, ютились в общежитии завода «Красный треугольник», которое располагалось рядом с цехами. Это был старый дом, настоящая питерская коммуналка с длинным-предлинным коридором, комнат на двадцать. С общими кухней, туалетом, умывальником.
При этом я не стремилась уехать из Питера. Меня на тот момент все устраивало. Мы не так далеко находились от моей семьи, всего за несколько часов можно было добраться к маме в Эстонию. Москва не манила меня и даже пугала. Знала: этот город покоряют в двадцать лет. А мне было уже под тридцать. Для переезда должны были появиться веские причины, связанные исключительно с профессией. Но так получилось, что перемены параллельно коснулись и моей личной жизни.
Комментарии