«Дневник кислородного вора»: как мужчина влюблял в себя девушек, а потом бросал их, чтобы причинить боль

Странное увлечение

Мне нравилось причинять боль девушкам. Психологическую, не физическую — за всю жизнь я ни одной девушки не ударил

Ладно, один раз. Но это вышло случайно. Короче, я получал истинное удовольствие. Ну, типа как серийные убийцы говорят, что не испытывают ни сожалений, ни угрызений совести из-за смертей всех тех, кого они убили. Вот и я был такой: обожал это дело. Мне плевать было, сколько на это уйдет времени, ведь я никуда не спешил. Я выжидал, пока они не втрескаются в меня по уши. Пока не станут смотреть на меня большими, точно блюдца, глазами.

Их души, я имею в виду. Я ведь охотился за душами. Но не беспокойтесь, возмездие меня настигло. Потому-то я вам об этом и рассказываю. Со мной случилось то же самое, только хуже. Хуже — потому что это случилось со мной.

Я повсюду таскал с собой груз виновности в своих преступлениях — еще не один год после того, как бросил пить. Когда-то я не мог даже взглянуть на девушку, не то что поверить, будто заслуживаю разговора с ней. После вступления в Общество анонимных алкоголиков я целых пять лет даже не целовался с девушками. Я был настроен серьезно. Наверное, в глубине души я всегда знал, что у меня есть проблема с алкоголем. До меня начало доходить, что дело плохо, когда я стал нарываться на побои. Может, потому-то я и перешел на девушек. И девушки не принимались меня избивать. Они просто смотрели на меня — потрясенно и неверяще. Их глаза, сами понимаете… Все притворство и «правила» мигом рассасывались. Оставались только мы двое и боль.

Чем глубже они увязали, тем прекраснее было зрелище, когда наставал тот самый момент. И я жил ради этого момента. Весь этот период я работал в Лондоне, фрилансером в рекламе. Арт-директором. Идея состояла в создании впечатляющего списка ожидания, чтобы, когда одна девушка приблизится к стадии дозревания — обычно после трех-четырех свиданий с парой телефонных разговоров в промежутке, — в очередь уже встала другая. Тогда, после того как одна отправится в утиль, новая сможет занять ее место. В моем методе не было ничего необычного, все так делали. Но как же я от этого кайфовал! Не от секса и даже не от самого завоевания, а от причинения боли.

Сами виноваты?

Это после безумного вечера с Пен — подробности будут через минуту — до меня дошло, что я нашел свою нишу в жизни. Я каким-то образом умудрялся заманивать этих созданий в свое логово. В половине случаев я пытался их оттолкнуть, но это давало лишь противоположный эффект. И тот факт, что их влекло к типу вроде меня, заставлял меня ненавидеть их еще сильнее, чем если бы они расхохотались мне в лицо и пошли своей дорогой. Моя внешность? Да ничего особенного, хотя мне говорят, что у меня красивые глаза.

Уже после тех бурных денечков я услышал одну поговорку, которая, кажется, весьма к месту. Раненые люди ранят других. Теперь я понимаю, что мне было больно, и я хотел, чтобы другие тоже ощутили боль. Это был мой способ коммуникации.

Я приглашал их на свидание, притворяясь, что почти никогда не делаю этого, и приговаривая, что не так часто хожу по барам в Лондоне, поскольку не знаю по-настоящему, что тут и как. Это, кстати, была правда, потому что единственное, чем я занимался, — надирался до отключки в местных барах вокруг Камберуэлла. Я был наполовину пьян еще до того, как мы встречались, но оставался остроумным, очаровательным, этаким мальчишечкой и весь дрожал. Она улыбалась и отпускала замечания по поводу моей трясучки, думая, что я нервничаю, стараясь произвести на нее хорошее впечатление. Пыталась меня успокоить.

Мне на самом деле было все равно, уложу я ее в койку или нет. Мне просто нужна была компания до тех пор, пока меня все не достанет, пока во мне не накопится кураж, чтобы сделать больно. И она казалась довольной, потому что я не пытался ее лапать. Так продолжалось еще пару свиданий. И все это время я поощрял ее рассказывать о себе. Это очень важно для того, чтобы потом добиться полного успеха.

Так что мне рассказывали о повадках собак, об именах плюшевых мишек, о перепадах настроения отцов, о страхах матерей. Люблю ли я детей? Сколько у меня братьев и сестер? В стратегических местах я поднимал бровь. При необходимости гримасничал. Глупо ухмылялся или имитировал потрясение — в общем, что требовалось по ситуации. Я выставлял эти заранее заготовленные маски «по свистку». Это было легко. Это было приятно. Парни всегда это делали, чтобы перепихнуться. Я делал это, чтобы поквитаться. Отомстить всему Женскому Роду. Такова была моя миссия.

Начало положено

Пенелопа Арлингтон. Я встречался с ней четыре с половиной года. Это длительный срок. Она была добра ко мне. Когда я говорил, Пенелопа поворачивалась ко мне, и казалось: единственное, что сейчас имеет значение, — это смысл моих слов. Мне это нравилось. Лишь намного позднее я выяснил, что она никакая в постели. А в то время она казалась мне распутницей. На самом деле она ею не была. Но именно о причиненной ей боли я больше всего сожалею. Потому что она этого не заслужила. Не то чтобы этого заслуживали другие, но она не бросила бы меня, если бы я не разодрал ей душу в клочья. А мне нужно было, чтобы она меня бросила, потому что она встала между мной и моим пьянством. И однажды вечером я просто сломался. Я надрался до головокружения, и с громыханием начала разворачиваться вся эта цепь событий. С чего вдруг человек задается целью разбить сердце того, кого любит? Почему люди убивают друг друга? Потому что это доставляет им удовольствие.

Я устал от девушки, с которой встречался четыре с половиной года. Я любил ее. Это и было самое ужасное в том, о чем я собираюсь вам рассказать. Существует возможность, что она где-то там в эту самую минуту читает эти строки. Пен, мне так жаль! Мне необходимо было сделать тебе больно. Я знал, что все близится к финалу. Я знал, что ты начала презирать меня. Ты пыталась скрывать свои чувства, но они пробегали рябью по твоему лицу. Отвращение. Я стал ненавидеть тебя за это. За то, что у тебя не хватало духу сказать о том, что ты на самом деле обо мне думаешь. Так что пришлось собраться с духом и сделать это за тебя.

Был пятничный вечер, я сидел в каком-то пабе в парке Виктории. В очередной раз я ушел с работы. Я был уверен в одном: мне нужно напиться до потери сознания. К половине восьмого вечера я уже спотыкался. Мы должны были встретиться с Пенелопой в восемь. Я начал с чего-то такого: «Как мне забыть эти четыре года?» Ее вопросительный взгляд, потом попытка уйти в сторону: «Тебе нравится моя блузка?»

Это обычно тоже срабатывало. Но я решил, что сегодня не сработает. Не сегодня. Сегодня мы пройдем весь путь до конца. И мне это удалось. Теперь она дрожала. От неуверенности. Я тоже дрожал. От возбуждения. Она заказала у стойки выпивку. Будь я проклят, если соберусь за нее платить, — и я занял место за круглым столиком, намеренно в наглую пожирая взглядом других девушек. Она это видела. Она и должна была видеть. И все равно никакой реакции. На кону стояли четыре с половиной года. В основном хороших. Так почему бы ей не дать мне на один вечер выходной? Но именно это было таким возбуждающим фактором для меня. Я все решил. А она не могла понять, что у меня в голове.

Я действительно любил ее… по-своему. Очень любил. Она была красивой, веселой и заботливой, но мне было скучно… так скучно! Мне приходилось думать о других девицах, чтобы добиться эрекции. У меня не было никакого желания начинать длинный и трудный путь к ее оргазму, не говоря уже о моем. Я боялся случайно коснуться ее, чтобы по ошибке это не было принято за приглашение к сексу. И чтобы хоть что-то почувствовать сквозь это отупение, я решил совершить с душами — ее и своей — то, что было бы эквивалентом тушения сигарет о парализованные конечности. Я надеялся, что если смогу ощутить боль, то она будет воспринята с радостью — как признак жизни. А может, я просто был пьян. В любом случае моя решимость достигла каменной твердости, и я сказал следующее: «Вот как я выгляжу, когда притворяюсь, что слушаю твой скучный треп».

И изобразил застывшую маску — милейшее выражение невинных голубых глаз, округлившихся от наигранной заинтересованности, — ту же маску, которую нацеплял в школе, общаясь с учителями. Пен с подозрением вглядывалась в меня. Это было что-то новенькое. Я отвернулся в сторону, словно мим, готовящийся к изображению следующего характерного персонажа: «Вот как я выгляжу, когда притворяюсь, что влюблен в тебя». Я воззрился на нее влюбленно, но уважительно, как делал прежде много раз — и притом вполне искренне. Я делал это искренне даже сейчас, но лишь потому, что хотел, чтобы это выглядело убедительно: «Погоди-ка… Что еще? Ах, да! Вот как я выгляжу, когда делаю вид, что ты остроумна… Чтобы потом с тобой переспать». И я заржал во все горло, откинув голову назад и чуть вбок и временами поглядывая на нее краем глаза. Извините, девушки! Парни тоже все это знают и умеют. До нее начало доходить. Глаза потускнели. Я мог ей в этом помочь: «А вот это я».

«Сиськи у тебя обвисли, — это я сказал, как ударил кулаком. Отклонился на спинку стула, чтобы лучше видеть эффект. — Они слишком большие и свисают слишком низко». Это было сказано на случай, если остались еще хоть какие-то сомнения.

Я подождал, пока это до нее дойдет. Поднес руку к подбородку, как бы обдумывая следующую реплику. Сделал лицо как можно приятнее. Я становлюсь чертовски привлекательным, когда мне что-то доставляет удовольствие, — так, по крайней мере, мне говорили: «Кстати, я занимался сексом с другой девушкой — кроме той, про которую тебе рассказал».

Я больше ничего не мог извлечь из ситуации. «С тебя хватит?» — поинтересовался я.

Никакого колебания. Лишь один ее кивок. Вниз подбородок, вверх подбородок. Должно быть, она ощутила дуновение милосердия. Она ощутила неправильно. Все, что она сделала, дало мне понять, что я добился желаемого эффекта. Что внутри она всхлипывает.