Илья Носков: «Я шебутной человек, ищущий приключений»

Дебютировав с ролью Фандорина в сериале «Азазель», Илья Носков с тех пор воплотил немало интересных образов. А недавно он переехал в Москву и влился в труппу Губернского театра. В эксклюзивном блиц-интервью журналу «Атмосфера» актер рассказал о внутренней трансформации, пристрастии к ЗОЖ, и объяснил, для чего ему огромная коллекция чемоданов.

О себе

Я непоседа

Шебутной человек, ищущий приключений и готовый к открытиям. Мне интересно познавать мир во всех его аспектах, и внутренне себя ощущаю где-то на тридцать пять.

Все еще учусь не реагировать остро на какие-то неприятные ситуации, события, на поведение людей.

Я уже никому ничего не доказываю. С возрастом осознал, что слова мало что значат: важны поступки. Пускай по ним судят.

В последние года два стал убежденным ЗОЖником — слежу за питанием, чтобы не набирать вес, и много времени уделяю спорту.

О семье

У меня трое детей. Дочери Софье восемнадцать, она учится во Франции, в старинном университете в Монпелье. Сыновья творческие: Савва ходит в художественную школу, Саша в музыкальную.

Детям я стараюсь быть отцом-другом. Я всегда находил для близких время и ресурсы.

Со старшим братом Андреем мы вместе не только встречаем праздники, но и играем в спектаклях. Хорошо бы и в картине какой-то сняться нашим слаженным дуэтом.

О профессии

Я к ней отношусь крайне ответственно, даже готов на жертвы. Материального порядка в том числе.

Раньше был жутким перфекционистом — стремился все делать исключительно ярко, эмоционально, импульсивно. А сейчас выкладываюсь, но в разумных пропорциях.

Я доволен, что теперь живу в Москве, получил по работе предложения. К юбилею Победы Театр Антона Чехова совместно с Театром Эстрады выпустил спектакль «Прощай, конферансье!», где я играю писателя Лютикова.

О любимом хобби

Моя багажная коллекция появилась на стыке моей любви к путешествиям и древним предметам. Современные чемоданы безлики, а старинные изготовлены с душой.

На данный момент у меня пятьдесят семь чемоданов — немецкие, английские, французские. Самому старому — сто семьдесят пять лет. По идее, коллекции требуется отдельная комната со стеллажами.

Каждый экземпляр мне дорог, и у всех есть история. А медицинский саквояж, прошедший две мировые войны, отреставрированный, ныне со мной в коротких поездках.