
Когда человек хочет «воскресить» кого-то — это не про магию. Это про внутренний запрос. Часто — на понимание, силу, мудрость или поддержку, которую мы связываем с образом этого человека
Почему в топе Жириновский, Ванга, Пётр I и Сталин?
Выбор Владимира Жириновского — не только про политику. По словам Самбурского, это про архетип буйного правдоруба, который говорит то, что думают, но боятся сказать. Жириновский в массовом бессознательном — как «тот, кто не сдерживается», а значит — не тревожится о границах. Для многих это может быть формой компенсации: хочется внутренней свободы, ярости, экспрессии. Это проекция подавленной агрессии.
Жириновский — фигура, насыщенная нашими чувствами: восхищением, страхом, отвращением, завистью. Такие фигуры мы хотим «вернуть», чтобы разобраться с собой. Дополнительный интерес к фигуре обеспечивают его яркие и точные предсказания о нашей стране, отмечает психолог.
У тех, кто выбрал бы Вангу, есть глубокий запрос на понимание судьбы и смысла. Когда мы тревожны, особенно в эпоху неопределённости, хочется поговорить с тем, кто якобы «видел всё наперёд». Ванга в сознании — как бабушка, знающая ответы на тайные вопросы. Это поиск утешения, способ обойти страх перед будущим.
Как и с Жириновским, здесь можно увидеть ресентимент — скрытую обиду на свою беспомощность, когда глобальные изменения происходят. Часто она перерастает в идеализацию тех, кто, как кажется, знал ответы.
Желание поговорить с Петром I — это не про царя, это про человека, который «мог сдвинуть горы». Это образ преобразователя, реформатора, человека действия. На фоне ощущений стагнации Пётр — как тот, кто «разбудил» страну. А значит — и внутренний потенциал. Это про идентификацию с фигурой действия, объясняет Самбурский.
Александр Пушкин и Иосиф Сталин в нашем рейтинге идут наравне. Но один — про эмоции и свободу, а другой — про силу и контроль, уточняет психолог.
Пушкин — фигура культурной души, романтик, живой, страстный. У Пушкина настолько мощная раскрутка, что никакие истории про похождения поэта не портят его многолетнюю популярность. Ему создали образ, к которому тянутся люди с потребностью быть понятым, любимым, чувствующим. Его выбирают те, кто хочет вернуться к красоте и искренности. Сталин — противоположный полюс. Это фигура власти, страха, абсолютного контроля.

С ним хотят поговорить не из любви, а из желания понять: «Как так? Зачем так жёстко?» Здесь часто работает механизм вытеснения — когда мы не осознаём собственную тягу к контролю, но ищем её снаружи. То есть у человека возникают амбивалентные чувства к одной фигуре: одновременно страх и восхищение, любовь и осуждение.
Самбурский объясняет, что мы тянемся к фигурам, которые воплощают то, чего не хватает нам самим: драйв, решительность, масштабность. Это символическое отождествление себя с тем, кто «смог».
1. Каждый образ отвечает на разные внутренние потребности:
- Жириновский, Сталин, Пётр I — это про силу, действие, контроль.
- Ванга, Пушкин, Цой, Бодров — про душевность, мистику, поэзию жизни.
- Принцесса Диана, Мерилин Монро — про ранимость, женственность, идеал красоты и боли.
- Задорнов, Высоцкий, Есенин — голос народа, сатира, страсть и боль.
2. Люди выбирают фигуры, которые стали символами эпох
Многие имена — это иконы поколений, фигуры, на которых держалась надежда, бунт или мечта. Никто не знает, какими были эти люди, но образы запомнились. Люди хотят говорить с ними, потому что герои помогали чувствовать: «Я не один».
3. В этом списке — тоска по утраченной цельности
Каждая фигура — это кусочек нашей души. Кто-то — про юмор и свободу, кто-то — про порядок, кто-то — про страсть. Мы хотим собрать их воедино, потому что внутри у нас ощущение разрыва, тревоги, фрагментированности, добавляет Самбурский.
Почему возникает желание «воскресить» кого-то?

Психика так устроена: если в реальности нет фигуры, которая даст нам поддержку или смысл, она «воскрешает» образы. Это не про фантазии — это способ услышать себя через другого. Иногда хочется поговорить с Пушкиным, чтобы снова почувствовать вдохновение. Или с Вангой — чтобы поверить, что всё будет хорошо. Или с Жириновским — чтобы прожить злость и не разрушить ею себя.
Комментарии