Актриса, известная по работам в проектах Happy End, «Сладкая жизнь», «Призрак», «Танцы насмерть» в эксклюзивном интервью рассказала WomanHit.ru о своем отношении к детям, деньгам и цензуре
— Признайся, на что обычно обращаешь внимание, когда предлагают участие в проекте?
— Не надо забывать, что я тоже живой человек, мне надо питаться, содержать , а это все дает работа. Честно говорю: есть проекты, которые я беру только из-за денег. Классно написанные вещи встречаются редко
Это нам, узкому богемному кружку, кажется, что подобный продукт — не искусство и вообще никому не нужно. А по факту, рейтинги НТВшных сериалов зашкаливают. Меня, например, на улицах в основном узнают по двум проектам: «Сладкая жизнь» и «Высокие ставки−2». Представь себе, меня каждый охранник в Питере за родную считает после Глории из «Высоких ставок», а мы тут морды корчим. А платформы сейчас штормит. Они не могут до конца понять, видимо, какой жанр им нужен, что им такого сделать, чтобы привлечь зрителя. Поэтому возникает ощущение, что они, закрывая глаза, кричат: «А-а-а-а, ладно! Сейчас чего-нибудь да снимем!»
— Я согласен с тем, что вначале появилось что-то новое, но если тогда привлекало некое ощущение свободы в этих проектах: живой матерок, легкая и не очень обнаженка, использование героями вредных привычек — то сейчас это часто излишне навязано, дабы скрыть слабый сценарий…
— Но все меняется и тут. Мы снимали в Ярославле для одной из модных платформ пилот проекта «Разведенка с прицепом». Была бабская ржачная сцена, где две подруги сидят и одна другой жалуется на свою непростую женскую долю, и все это более-менее матом. И играть такое очень весело и здорово. Ты сразу становишься очень органичной. Сразу получается живой человеческий разговор. Так вот, я приезжаю на площадку, мы начинаем играть, а рядом сидит креативный продюсер, и она вдруг произносит: «Ой, Лукерья, давайте все же поменьше мата!» — «В смысле? В сценарии все так и написано!» — «Вот так вот, уже нельзя!» Раньше можно было много секса, много мата, а сейчас просят прикручивать. Я не знаю, с чем это связано. Наверное, из многих игроков останется один.
— Который причешут, пригладят…
— Да, но, с другой стороны, цензура тем и хороша, что держит тебя в некоторых обозначенных рамках. А вся креативность расцветает, когда нельзя, когда кругом ограничения. Доказательством этого служит все наше прекрасное советское искусство: писатели, киношедевры, литература. А сейчас часто попадаются реально феноменально плохие проекты. (Смеется.) И самое интересное, что кто-то ведь сидит, все это вычитывает и запускает в производство. Либо вовсе не вычитывает: «О, Вася, смотри — у нас есть деньги, а там на столе стопка листов А4, и на них какие-то буквы напечатаны. Вась, а можем психанем и снимем?»
— Ты сразу согласилась на предложение сниматься в фильме «Сергий против нечисти», который покажут на платформе Kion 5 января?
— При том, что моя героиня прописана, так скажем, не очень интересно, сам образ Сергия был прямой противоположностью. У него очень смешные, хлесткие реплики. Мне не сама история больше понравилась, а то, как персонаж прописан: ироничный, злой, циничный, у него все те составляющие, что делают персонаж интересным.
— А ты постаралась что-то добавить в свой?
— Там особо и нечего было добавлять. Это такая стандартная баба с яйцами. Но история не про нее, а про Сергия.
— Кстати, твое отношение к религии?
— Я атеист.
— Что тебя привлекло в первый момент: сценарий, команда, локации, гонорар?
— В сценарии очень круто, как я уже сказала, был написан Сергий. Он чуть-чуть Остап Бендер — аферист, гуляка, развратник, алкоголик, который, несмотря на все вот эти свои минусы, борется со злом. Сама по себе тема очень пафосная — герой сражается с нечистью. Но если подать её в ироничном ключе, если сам герой иронично-циничный, постоянно занимается самоуничтожением, развратом, пятое-десятое, то можно сбить всю эту сценарно заложенную патетику. Очеловечить персонажа, чтобы зритель больше мог себя с ним ассоциировать и, как следствие, сопереживать.
— Ты сказала, что иногда не хочется идти на съемочную площадку, как заставляешь себя?
— Деньги надо зарабатывать. (Смеется.) Ну случаются плохие проекты, всем же известно, что артисты не самые адекватные люди. (Смеется) И вообще, кинопроцесс такая штука, что не все могу вынести его тяготы, там много факторов. Во-первых, тяжело физически, во-вторых, сугубо для артистов, фиговые диалоги, которые невозможно играть. Они написаны канцелярским языком, а тебе их надо сделать более органичными, а это очень энергозатратно. Начинаешь прямо на площадке что-то переписывать, менять. За бездарный текст вступается режиссёр и креативный продюсер, мол, нельзя менять написанное, даже если это невыговариваемая нелогичная хрень, на канале не примут. Начинаются бои за здравый смысл и органику. Это расстраивает. А ещё часто расстраивает безразличное отношение киноработников к процессу. Я понимаю, что многие просто бабки зарабатывают, я тоже, бывает, так отношусь, но даже в самом хреновом проекте, где мне ну вот вообще ничего не нравится, я стараюсь делать максимально хорошо, как могу. Кино — это тяжелый труд, это смены минимум по 12 часов. И есть цеха, где люди просто выжидают, когда смена закончится. Так нельзя. Зачем? Работа в кино всегда происходит в режиме подвига, так сложилось, если тебе не нравится — уходи. Ищи что-то легче и прибыльнее. Уступи место пассионарию, который в заданных рамках вложится по максимуму и сделает это коллективное творчество чуточку качественнее. Так из маленьких частных подвигов хорошее кино и насобираем.
— Какая ты на съемочной площадке?
— Блин, я стараюсь быть деликатной. Объясню почему: потому что ставки артистов несопоставимы со ставками съемочной группы. Бывает так, что актер за один съемочный день получает больше, чем вся остальная группа. А киношники работают очень много. У них очень ненормированный рабочий график. Когда идут съемки, они могут спать по три-четыре часа. Это артистов привозят на машинах, у них свой вагончик, остальные впахивают как проклятые, поэтому хамить, включать «звезду» или быть откровенно капризной сукой считаю неприемлемым, это как-то не по-человечески. Все эти люди работают над тем, чтобы ты хорошо выглядел в кадре, чтобы тебе было тепло и комфортно, мне кажется, нужно просто испытывать чувство благодарности ко всем этим людям. Поэтому я стараюсь быть мягкой, деликатной, но встречаются моменты, когда люди мою деликатность принимают за слабость и начинают плохо выполнять свою работу. Тогда я начинаю требовать каких-то вещей, например, нормального грима. Это же важно, это не гримеров потом будут показывать на экране. Некоторые считают это маленькими женскими капризами, но грим в кино является очень важной составляющей успеха. И получается, что я не очень правильно выстраиваю отношения. Я прихожу на съемочную площадку сначала добрая, максимально терплю, а люди из-за моего доброго отношения расслабляются, выполняют свои обязанности в полноги, в полруки, тогда я в какой-то момент взрываюсь. У меня это было пару раз, и все случаи связаны с гримом. У нас в кино проблема с гримерами, потому что половина из них обычные визажисты, которые профессионально работают на фотосессиях, но не понимают специфику кинокамеры. Им это сложно, скажем так, неинтересно делать один и тот же грим на протяжении долгого времени. Ты смотришь, как они красят, пытаешься поправлять, подсказывать, но мастера начинают обижаться. Настоящих гримеров мало. Беда. Вот поэтому мне и непонятно, как выстраивать эти отношения. Во всех этих психологических книжках пишут, что сначала нужно приходить суровой. Все тебя боятся, поэтому и делают свою работу хорошо. Но у меня так не получается. Наверное, потому что я очень люблю эту профессию. И мне сложно приходить мрачной или с кем-то специально говорить строго. Я всегда такой веселый щенок, я всех люблю. И вот это «я всех люблю» заканчивается тем, что в какой-то момент народ просто перестает выполнять свою работу нормально. Я просто не понимаю, честно говоря, как мне себя подавать.
— Получается, твоя коммуникабельность иногда выкидывает замысловатые коленца? А твою доброту люди воспринимают за слабость?
— Да, есть такое. Типа я мягкая. Но я всегда начинаю по-хорошему. (Смеется.) А если уже не получается по-хорошему, я прошу то, что мне необходимо, и когда люди видят эту смену, говорят: «Блин, а мы думали, ты добрая! А оказывается, наоборот!» В общем, все непонятно. (Смеется.)
— А если в проекте присутствует актер или актриса, которые тебе неприятны на физическом уровне?
— Бывает такое, ну, что делать, терплю.
— Терпишь?
— Ну а что делать? Тут важный момент: если он тебе не нравится физически, но у тебя с ним нет сцен, то тут проще. У меня было такое в проекте «Династии». Один чувак постоянно заглядывал ко мне в гримерку, пытался подколоть какими-то бабулькиными подколами. Мне с ним в кадре не надо было встречаться, поэтому я к нему подошла и спросила: «У тебя проблемы? Какие-то претензии ко мне? Скажи в глаза. Я тебе нравлюсь или что происходит? Почему ты постоянно находишься в состоянии вялотекущего конфликта со мной?» Я его прямо вызвала на эту дуэль, он меня дико раздражал. Сложнее, когда тебе не нравится артист, с которым тебе надо играть химию, страсть какую-то. Короче, бывает, что чисто по-человечески мы не подходим друг к другу. Тут только терпеть или пытаться эту неприязнь в кадре использовать так, чтобы все равно между нами возникала химия. Между людьми она бывает и со знаком плюс, и со знаком минус. И это можно использовать именно для дела. Сами съемки в таком формате очень энергозатратны. Но случается и такое, а что делать, приходишь после смены домой и плачешь.
— Кошмар!
— Нет, кошмар — это когда врачи работают в красной ковидной зоне. У нас не кошмар. (Смеется.) Это просто нюансы.
— А как, в таком случае, спускаешь пары, кроме слез?
— Ну что еще делать, идти бить кого-то? (Смеется.) Поплакала, пожаловалась близким, вроде выдохнула, идешь дальше. Ведь когда случаются конфликты на съемочной площадке, сор из избы обычно никто не выносит. Либо говоришь агенту, что тебе с этим партнером не очень, либо переживаешь этот момент внутри себя. Однажды дошло до того, что я высказалась такому актеру прямо в лицо на площадке: «Ты меня просто невозможно з**бал!» Наверное, в офисе нельзя такие вещи говорить, нам немножко позволено.
— В офисах, наверное, хотя… кто его знает? Вот скажи, человек-актер должен любить себя, восхищаться собой или ему необходим набор комплексов, чтобы быть более чувственным и восприимчивым, а еще лучше — с нарушенной психикой?
— Мне кажется, чем больше ты поломан, тем ты интересней. Плохой жизненный опыт, комплексы, страхи — все эти неприятные вещи и делают личность интереснее, поэтому все то же самое работает и с артистом. То есть максимально покалеченные, максимально странные, максимально неприятные — они самые интересные.
— Ну ты счастлива от того, чем ты занимаешься?
— О да! И это возможно даже с конченными неприятными людьми. (Смеется.) Если я прихожу на площадку и вижу, что режиссер хочет выжать из не очень хорошего проекта максимум, то я встану на его сторону, тупо, по-солдатски, и буду тоже пытаться выжимать из себя все. Мне кажется, что жизнь — очень короткая штука для того, чтобы делать что-то спустя рукава. Хочется сказать — на от****сь, но такое не пропустит цензура. (Смеется.)
— Хотя это красивее, это выражение более емкое и правильное в таком моменте.
— Во-во, мат в кино — он всюду. Получается как-то по-домашнему. (Смеется.)
— Как сегодня вспоминаешь то время, когда ты была в группе «Шпильки»?
— Я не вспоминаю то время. Но это было время поиска. Мне, конечно, очень стыдно, что я когда-то говорила свысока и плохо про поп-группы и поп-жанр в целом. Я просто не очень понимала, насколько это тяжелая профессия, что это направление имеет право на существование. И кто я такая, чтобы говорить о том, что хорошо и что плохо. Мы же, в основном, гастролировали, а это очень напрягает. Приезжаешь в город, репетиция, выступление, а на следующий день ты сразу уезжаешь. Это совсем непросто физически. А потом мне было тяжело, потому что мне не близок этот музыкальный жанр. Я, наверное, просто удовольствия не получала. Ведь можно вынести любую сложную работу, которую ты любишь. А я попсу не очень любила. Это не значит, что она плохая, просто я не люблю ее. (Смеется.)
— Где проще — в кино или в шоу-бизнесе?
— Сейчас, подумаю. Если мы говорим, про музыку, шоу-бизнес, про эстраду, наверное, там полегче и вот в каком плане. Там есть существующий формат. У группы есть некая специфика, девушки поют про любовь или существуют в более агрессивном музыкальном жанре, у них есть константа, и группа в ее рамках стабильно развивается или не развивается, но существуете в заданном формате. Кино — это каждый раз новый проект, каждый раз новые люди со своим вкусом, со своим видением и пониманием того, что хорошо и что плохо, новые авторы, новые режиссеры, люди, у которых свое видение съемочного процесса. И ты каждый раз заново приспосабливаешься к этому новому творческому коллективу. Поэтому, наверное, в кино посложнее будет. (Смеется.) А в музыке, поскольку ты сам эту музыку исполняешь или пишешь, ты сам автор, тебе ни к кому не надо лишний раз привыкать заново.
— Кстати, а на шпильках ты ходишь?
— Стараюсь не ходить, это же очень неудобно. (Смеется.) Я вообще почему-то перестала хотеть наряжаться, ходить на мероприятия.
— Перестало нравиться?
— Не знаю, вот нам, артистам, все говорили, что судьба наша актерская такова, что надо постоянно светиться, ходить на какие-то эвенты, якобы от этого какие-то ништяки в работе появляются. Да и все светские хроники тебя не забывают. Но практика показывает обратное. Всем по барабану эта светская хроника, даже наоборот, если артист в основном ходит и тусуется, то резонно возникает вопрос: «А когда же он занимается своим делом, когда же он снимается и играет в театре?» Поэтому, так мне кажется, тусовка — это довольно бессмысленная штука.
— Ты считаешь, актер должен быть закрытым?
— Я считаю, что актёр должен быть в своей профессиональной актерской форме. В физическом плане — здоров и подготовлен, чтобы выносить многочасовые смены. В психоэмоциональном — достаточно расшатан, чтобы в момент игры быть эмоционально подвижным в диапазоне от 0 до 100. Каждый держит себя в форме по-разному. Кто-то экстраверт, жадный до внимания, ходит и тусуется, получает энергию от того, что находится на виду. Кто-то, наоборот, не выходит из дома, максимум ездит на выходные на рыбалку. У каждого свои приёмы.
— А вот тебе все нравится в себе самой, в твоей психоформе?
— В данный момент?
— Да.
— Нет, могла бы быть и получше. (Смеется.) Я просто конкретно знаю, что мне надо делать — надо больше спать, надо, по возможности, не пить алкоголь, заниматься спортом. Ведь от этого, когда занимаешься спортом, настроение становится лучше. И на данном этапе жизни спорт совсем не для того, чтобы подтянуть ягодицы, сделать красивые ноги, которые все увидят и воскликнут: «Вау!», нет, спорт мне нужен для того, чтобы я добрая была, чтобы серотонин был высокий. (Смеется.) В общем, я могла бы сейчас и побольше спортом заниматься, и побольше спать.
— И подобрее быть.
— Нет, серьезно, это очень мобилизует. А это значит, у тебя хорошее настроение, когда ты уверен во всем, когда ты здоров. Когда все это присутствует, ты может выдавать результат. Короче, повышается твой КПД.
— Согласен, тем более, что с физикой у тебя все прекрасно, видимо, сказались и родительские гены, и твои занятия балетом, танцами, поэтому тебе только и остается, что повышать серотонин.
— Это просто, ты же понимаешь, усилие воли. Никому не хочется идти и дрыгать ногами в зале. На самом деле, всем хочется валяться на диванчике. А я ничем не отличаюсь от остальных.
— Ты из тех артистов, кто специально делает из своей личной жизни секрет-секрет, или у тебя так случайно получается?
— Нет, это принципиально. Это мое личное убеждение. Я не буду называть имен, но примеры есть, когда какой-то «околоартист», «околоактер» добивается медийности посредством того, что выставляет напоказ свою личную жизнь. Но, ребята, это не по-пацански просто! Неблагородно как-то, ну фу! Серьезно, ведь так? Не хочется, чтобы меня с подобными персонажами ассоциировали. Это дурной тон.
— Как ты сегодня относишься к своему высказыванию: «Сначала надо наиграться, самоутвердиться, а потом, успокоившись, нарожать деток. Ведь материнство — это новый уровень развития, к нему нужно подходить осознанно, с любовью»?
— Честно?
— Да.
— Дети — это очень дорого и ответственно. У меня такое детство было, что… (Смеется.) Это очень ответственная штука. Нужно быть в силах выносить, вырастить, вложиться, нежели плодить несчастных детей, которые нах*р никому не нужны. Которым нечего есть, на которых не обращают внимания, которые, вырастая, становятся невротиками. Если размножаться, то как-то качественно, с тем посылом, чтобы ребенок был базово счастлив. Чтобы его любили, чтобы он чувствовал себя в безопасности, максимально был обеспечен комфортом и чувством защищенности. Мне кажется, что этого чувства очень многим людям не хватает. Понятно, что нельзя быть полностью защищенным, это все иллюзия. В любой момент может кирпич на голову упасть, но все же психика закладывается у любого человека в детстве. Важно, чтобы ребенок отмеренный ему человеческий срок провел максимально счастливо. Поэтому очень важно заложить эту иллюзию его защищенности. Для него важно, что его любят, что есть человек, который его всегда поддержит и не бросит.
— Что-то мне подсказывает на 200%, что ты не бросишь своего ребенка и создашь все эти иллюзии.
— У меня нет сейчас ресурса на это, серьезно. У меня нет достаточно сил и времени.
— Признайся, когда время все же придет, ты будешь выбирать имя для своего ребенка тщательно, помятуя о своем и его производных — Луша-Клуша, Луша-Груша?
— Я, наверное, постараюсь, чтобы не издевались над моим ребенком. (Смеется.)
Комментарии