Тамара Семина: «Я ни о чем не жалею. А мечтать – глупое занятие»

– Почему я еще соглашаюсь на съемки в сериалах – там много молодежи. Обычно, приглашая меня, режиссеры говорят коронную фразу «Украсьте нашу картину». Я в ответ: «Ну давайте, дурака поваляем». Мне комфортно и интересно с молодежью, я не чувствую разницы в возрасте.

— Мое детство пришлось на годы войны

Врезалась в память одна картинка: мне года два с половиной – родители на бал собирались и спорили из-за какого-то маминого наряда. Сохранилось фото, где папа на Черном море… Мама получала извещения, что он пропал без вести, но похоронки приходили из разных мест, поэтому она не верила: «Нет, не может быть, что мой Петя пропал, я с детьми его жду». Шли годы, к мамке сватались, и я хорошо запомнила ее фразу; «Выйду замуж лишь за того человека, который моих детей будет любить больше, чем меня». И такой человек нашелся, и он полюбил меня и младшего брата Валеру (вечная ему память). Тоже дядя Петя, как мой родной отец, тоже родился 12 июня 1911 года, только мой отец Петр Федорович Бохонов, а он Петр Васильевич Семин. Его фамилию я и ношу. Когда я была в первом классе, Петр Васильевич меня и Валеру удочерил. Моя первая учительница Анастасия Филипповна (старенькая, седая, волосы от уха до уха гребешком подобраны) говорит: «Томочка Семина пойдет к доске». Ребята: «Такой у нас нет». А учительница гладит меня по головке: «Теперь это твоя фамилия, ты Семина».

– Дед по маминой линии Василий Филиппович Колечкин называл себя артистом. Красавец, весельчак и балагур. Он хорошо пожил до глубоких лет. Прошел все войны – кавалер трех «Георгиев». Меня безумно любил и называл дочей. Я ему: «Я же тебе внучка». А он: «Цыц у меня». Мы приехали к нему из Курской области на Брянщину, там же я в первый класс пошла.

А среднюю школу оканчивала в Калуге. В мое время за 8-й, 9-й и 10-й классы родители платили за обучение по 150 рублей в год. Это была большая сумма для нашей семьи. Один работающий – водитель, четверо детей, у мамы с новым мужем еще двое родилось – Павлик и Галя. И после 8-го класса мама сказала: «Иди работай или учись в техникуме, денег на школу нет». Папа приехал на обед с работы, видит, что я рыдаю: «Доча, что с тобой?» Я: «Вот мамка говорит: работай, а я хочу учиться». Он: «Хочешь учиться – учись, а деньги найдем». Но я, чтобы угодить и маме, нашла школу рабочей молодежи, пришла к директору Кулибину, он принял меня и предложил еще стать библиотекарем, платить зарплату 425 рублей. «Иди посоветуйся с родителями и приноси документы», – сказала она. Для меня 425 рублей были миллионами. Я радостно: «Они будут согласны, а документы у меня с собой!» Работа оказалась несложной. В учительской стояли всего два шкафа с книгами. А в благодарность директору за то, что он меня взял и предложил несусветную сумму, я еще выполняла функцию завхоза и убирала классы…

В этой школе литературу преподавал Окуджава, но тогда о нем мы ничего не знали, он только начинал печататься. Писал для однолистной газеты «Молодой ленинец». Известным он стал позже. А тогда выговоры получал от гороно за то, что уроки вел не по программе. Два года я с 11 до 5 работала библиотекарем, а потом до 11 ночи училась и еще дома маме помогала с младшими детьми нянчиться. Так что юность моя прошла без танцев и свиданий при луне… Все говорили, что я должна поступать в педагогический. В Калуге был пединститут, и меня приняли без экзаменов – те, кто два года работал на производстве, могли идти вне конкурса.

– Моя жизнь вся проходит под девизом «Не может быть!» – приняли в вечернюю школу, потом вопреки всему в педагогический. У меня подруга Рима ходила в драмкружок, я зашла к ней, а педагог говорит: «Что ты умеешь, почитай что-нибудь!» Ну я покривлялась немножко, после чего услышала: «Хорошо бы тебе учиться на актрису». За эту фразу ухватилась моя подруга: «Зачем тебе педагогический? Забирай документы, езжай в Москву поступать в театральное!» Я все так и сделала, пришла в институт, сказала, что семья переезжает в другой город, забрала документы, потом заняла 100 рублей у соседки Анны Ивановны, написала маме записку, что еду в Москву, купила билет на поезд и отправилась в столицу.

И понятия не имела, где в Москве театральный институт. Вышла из поезда на Киевском вокзале. Лил жуткий дождь, и я, спасаясь от него, забежала в первый попавшийся троллейбус, не зная, куда он едет. Проехала весь маршрут и заснула, а на конечной остановке меня водитель разбудил: «Все, мотай отсюда, приехали!» Я: «Дяденька, а можно тут переночую, мне идти некуда, завтра пойду институт искать». Но он меня высадил, иду по улице – смотрю: Киностудия имени Горького. Думаю, вот сюда мне и надо: «Зачем учиться, можно и так сниматься в кино». Что хотите – 17 лет, ветер в голове! А я мокрая – в штапельно-вискозном плаще, который страшно мялся. Ночь просидела на детской площадке под грибком. А утром завернула за угол, там – ВГИК. Дождалась прихода приемной комиссии, но документы уже не принимали. «До свидания, – сказали мне. – У нас очень много абитуриентов». Я стою в коридоре после ночи на лавочке вся мятая и лохматая. Думаю, что делать. Домой не вернусь. Завербуюсь на Дальний Восток и буду ловить рыбу, а потом маме напишу. С этими мыслями и направилась к выходу, а навстречу мне человек с серьезным лицом, как выяснилось, декан актерского факультета. Останавливается: «Что такое? Почему такая грустная?» Я: «Дяденька, хотела документы сдать, а уже все – не принимают». Он: «За мной!» Входим в приемную комиссию, и он говорит: «Ну возьми у этой несчастной документы, на нее же смотреть без слез невозможно»… А на экзаменах я отчебучила такое, что запомнилась всей комиссии. У меня был тоненький голосочек, и говорила я быстро, почти скороговоркой. Прочитала басню, мне: «Давай стихотворение». Я: «Не буду. Оно у меня плохое». «Наш герб» Маршака. А это ведь идеологический вуз. 1956 год. В итоге прочитала. Мне: «Хорошо, спасибо». Позже сказали, что только я и Володя Прокофьев, за которого я на втором курсе вышла замуж, со стопроцентной уверенностью поступили в том году во ВГИК.

После того как я убежала из дома, мама сказала, чтоб ноги моей больше не было: «Ты позор для всей нашей семьи». А потом, когда вышла картина «Два Федора», просила меня присылать фотокарточки, из калужской квартиры устроила музей. Я ей и письма зрителей чемоданами присылала. Вот тогда она уже начала гордиться мной.

– Володя был красив, утончен, и в него сразу все девчонки влюбились. Только мне он был до лампочки. На уроках хореографии мне его поставили в пару. Я сильно злилась из-за этого, потому что Володя не попадал в ритм, а замечания от преподавателя получала только я: «Сема, опять не в такт». Я кричала: «Уберите его!» Отучились год, летом в Москве проходил фестиваль молодежи и студентов, а мой курс отправляли на целину, я тоже хотела с ребятами, дала слово, что приеду. Но меня не отпускали. Дело в том, что я вместе с молодым французским актером Жано Дюреном снялась в фильме «Дорога на фестиваль», который и открывал московский киносмотр. Но я все равно поехала на целину, хотя меня сильно ругали – говорили, что я нарушила культурные связи Советского Союза и Франции. В Казахстане я впервые прочувствовала красоту степи. Видела светящиеся столбы – фантастически завораживающее и то же время жуткое зрелище, потому что понять его до конца невозможно. Гуляю я там вечером и смотрю: какая-то красивая атлетическая фигура у обрыва в развевающемся плаще, подхожу ближе. Мужчина обернулся, вижу: Володя Прокофьев, я даже огорчилась. Он спрашивает: «Гуляешь? Давай вместе пройдемся». Вот с этого все началось... Время было голодное, чем нас там кормили – хлебом, словно из глины сделанным, страшно вспомнить. Но все равно замечательное время.

После смерти супруга мне делали предложения. Но зачем? Я однолюб, как и мой дед. Он ехал по дороге и увидел девочку, та ему приглянулась. Спросил: «Как тебя зовут?» «Марья Ивановна», – ответила она. Ей было 16 лет, так он ее украл и прожил с ней долгую счастливую жизнь. Народили много детей. А у его жены была подружка Настя, которая была влюблена в моего деда и замуж ни разу не выходила. На 40-й день со дня смерти супруги дед пришел на кладбище, выпил стакан водки, лег на ее могилку: «Марья Ивановна, прости, не могу быть один. Уйду я к Насте – она всю жизнь меня ждала». И Настя на старости лет была страшно счастлива.

– Я ни о чем не жалею. А мечтать – глупое занятие. Зачем? Чтобы потом разочаровываться? Порой смотрю и ужасаюсь, как у нас не любят таланты – людей штучной работы. Когда умерла Майя Булгакова, я специально пришла пораньше в фойе белого зала Дома кино, подошла к гробу. «Майка, пока никого нет, – говорю ей. – Умоляю тебя – только не расхохочись! Сейчас начнется самый лучший твой творческий вечер, все те люди, режиссеры, которые гробили тебя, не замечали, все они будут говорить о том, какая ты гениальная и индивидуальная. Это ты ведь и сама знаешь. Но мне очень жаль, что ты так рано устроила этот творческий вечер». И действительно во время прощания люди, которые были рядом с Булгаковой, но ничем ей не помогали, восхваляли ее талант. А почему нельзя уважать артистов и создавать нормальные условия при жизни? Ведь зритель шел на их картины в кинотеатры, принося государству миллионы… Есть много вопросов, на которые нет ответов.