— Три месяца назад ко мне пришла мама. Пьяная, как
всегда, конечно, — рассказывает Юля, пока мы идем
к мастерской «Нашы майстры». — Мне двадцать пять лет,
и теперь она решила попросить у меня прощения. «Ну,
прощаю я тебя, прощаю», — говорю. А что еще
я могу ей сказать? Все внутри у меня отболело уже
давно — радоваться разучилась. А все равно жалко ее…
Юля ведет нас туда, где работают люди, которые,
в отличие от ее родителей, решили попросить
у своих детей прощения до того, как эти слова потеряют
смысл.
Чтобы делать для детей игрушки из гипса, сюда изо дня
в день приходят мужчины и женщины, жизнь которых могла
закончиться от алкоголя, наркотиков, пьяной драки… Или
во время тюремного срока.
Но «ангел-хранитель вовремя вышел
из загула — и уберег», — как говорит одна
из работниц мастерской.
Для самой Юли таким ангелом-хранителем стала
создательница «Нашых майстроў» Катерина Коврова.
— Катя познакомилась со мной, когда я училась
в школе, — вспоминает Юля. — Она приходила
к нам в социально-педагогический центр — вела группу
для детей, которые живут в неблагополучных семьях.
Мне было двенадцать лет, и я такая,
с помпоном на голове, пришла за компанию
с подружкой
Судьба это или что? Не знаю…
Но все тринадцать лет, которые прошли с того
момента, Катя была со мной рядом. Она просто спрашивала «как
дела?» — и это уже спасало. Особенно в подростковый
период. Ведь, по сути, я жила в семье, где
не было родителей.
Папа после Афганистана, с контузией,
у мамы — свои проблемы. Пили и вдвоем,
и в компаниях. Часто просто не пускали меня домой…
Я приходила после школы — и утыкалась
в закрытые двери. Был сильный страх повторить их судьбу.
Ведь что мы, дети алкоголиков, о нормальной жизни знаем?
Да ничего.
Когда мне исполнилось 17 лет, папа умер, а мама
стала пить еще больше. Была в жизни одна опора — Катя.
И мое полное отвращение к алкоголю. Я просто
не переношу его.
Благодаря этому, думаю, окончила школу
и институт, вышла замуж, родила сына… И устроилась
на работу в Катину мастерскую. Раньше сама делала
игрушки, а теперь принимаю их у мастеров, проверяю
качество.
Муж смеется: «Юль, тебя в два часа ночи
разбуди — ты на работу поедешь». Так и есть.
Я могу быть здесь сутками — очень люблю это место.
Работать здесь может не каждый, знаете, какие моральные силы
для этого нужны? В мастерской останется только тот, кто сам
решил поставить крест на прошлой жизни.
Крест на прошлой жизни решили поставить три
героини нашего повествования: Наташа, Оля и Света. Что было
до и после этого креста — расскажут они сами.
«Я стояла у могил тех, кто допился до смерти,
и думала, что буду круче, чем они. Не умру»: история
Наташи
Есть гипотеза: человек с зависимостью останавливается
в своем эмоциональном развитии в тот момент, когда
впервые начал употреблять вещества, которые эту зависимость
вызывают.
Для Наташи этот возраст — 13 лет. В ней
и правда есть что-то подростковое: непосредственность,
впечатлительность и отчаянное желание быть хорошей
и нравиться людям — как бы она его
ни отрицала.
— Что я в детстве себе обещала, когда пьяный папа
маму бил? Что никогда, ни за что я водку в рот
не возьму. Не буду такой, как родители… Но пришел
момент, когда я стала хуже, чем они. Стояла посреди улицы
и кричала: «Я буду пить всегда! Меня никто
не остановит!». Господи, как вспомню…
А началось так: в 13 лет я почувствовала себя
взрослой, пошла работать, появились деньги. Решила: я все могу
себе позволить.
И началось: сигареты, пиво, шампанское, винчик,
крутые компании… Все полетело к чертям.
И за тринадцать лет привело меня к полному
краху.
Уходила в загулы, ездила с ухажерами
по стране, детей по несколько лет не видела —
они с мужем моим сидели. Приезжала в новый город
и думала: «Тут меня никто не знает и пальцем тыкать
не будет — вот и хорошо».
Хотя… Какое там «думала»? Вместо меня думал алкоголь.
Муж тоже начал пить — то, что я вытворяла
в нетрезвом виде, никакой мужчина не выдержит.
Несколько лет назад после очередной пьяной драки
родителей дети сами пошли в социально-педагогический центр
и попросили, чтобы их забрали из семьи. Наташа
вспоминает:
— Два года назад я осталась без семьи, без
поддержки друзей, без работы и без документов. Через несколько
дней после Нового года у меня изъяли детей и лишили
родительских прав. Я поняла, что это конец. Нужно сделать
выбор: либо дети, либо водка.
Поняла, что сама остановиться не могу,
и решила: закодируюсь. Думала, все будет просто…
Но нет.
Не может быть просто, когда нет ни паспорта,
ни работы. Мне подсказали, что есть такая мастерская —
место, где я могу подзаработать, сделать документы
и найти таких же людей, как я сама.
Первую игрушку, сделанную своими руками, Наташа помнит
в деталях:
— Страшное дело, что такое этот Миньон!
(Смеется.) И ручки, и очки, и глазики, и чубчик
у него есть — мелких деталек много. И ни одной
нельзя пропустить! Его ж ребенок в руках держать будет.
Увидит, что чего-то не хватает — расстроится.
Первое время у меня ничего не получалось:
я психовала, плакала. Но уже через две-три недели бежала
в мастерскую с радостью. И игрушки делала
с настроением — чтоб те, к кому они попадут, тоже
мою радость почувствовали. Рабочий день у меня начинался
в 6 утра и длился до 10 вечера. Домой идти
не хотелось… Потому что детей моих дома не было.
Наташа до сих пор удивляется, каким непривычным
для нее оказался трезвый мир:
— Первые несколько месяцев мне здесь было очень
страшно. Я даже не разговаривала ни с кем:
уткнусь в свои игрушечки, тихонько их сделаю —
и все. Если что спросят у меня — сразу
в слезы.
Это не то, что в пьяных компаниях — там
мне всегда море было по колено… А в трезвости перед
мужским коллективом оробела — слова сказать не могла.
Да и что тут скажешь? Для женщины сказать
«я алкоголичка» и поверить, что тебя
не осудят — очень трудно. Только при большой поддержке,
при понимании и уважении можно с этим справиться.
А как это уважение заработать, если пила столько лет?..
Ну, надеюсь, спустя два года я его все-таки
заслужила. Да, 7 января будет ровно два года моей
трезвости.
Иногда сижу и думаю: «Наташа, где ты была
два года назад и где ты сейчас?». Раньше — ничего:
ни детей, ни друзей, ни уважения к себе.
А сейчас у меня работа, семья, уйма знакомых,
с которыми я могу поговорить по душам —
за чаем. В прошлом году первый раз в сознательной
жизни отмечала день рождения без алкоголя. Было так весело!..
И здорово понимать, что наутро тебе не будет за себя
стыдно. Это такая эйфория, которую ни от какого бухла
не получишь.
Наташа жалеет только об одном — она очень поздно это
поняла.
— Сколько на моих глазах было смертей
от алкоголя… Я стояла у могил тех, кто допился
до смерти, и думала, что буду круче, чем они.
Не умру. Я лучше, я умею пить, со мной такого
не случится.
На самом деле: ничего мы не умеем. Не умеем
контролировать это, не умеем вовремя остановиться,
не умеем жизнь свою в собственных руках держать.
Сейчас я учусь этому. Понимаю: только
в трезвости я могу что-то путное со своей жизнью
сделать. Да, пьяная я тоже кричала: да я то могу,
да я это… Да ничего я не могла! Стакан
в рот — и все проблемы перенесла на завтра.
А завтра они не решаются, все только хуже становится.
Можно стать счастливой без стакана — правда, я поняла
это, только когда оказалась на дне.
Все это Наташа рассказывает с улыбкой. Говорит: «Это потому
что я сама по себе веселая, мне настроение трудно
испортить». Но когда вспоминает, как вернула себе детей,
плачет.
— Срывов за два года у меня
не было. Слава Богу, слава Богу… Чистота у меня два
года.
У меня была очень крепкая поддержка
в мастерской: Катя, мои новые друзья, работники —
такие же зависимые в прошлом, как и я. Смотрела
на них и понимала: вот, у них в жизни
и семья есть, и достаток, и уважение людей.
А благодаря чему? Благодаря чистоте. И я тоже так
хочу.
И вот этот день: мы с Катей поехали
забирать моих деток. Сыну 11, дочке — 14, взрослые они.
Не знаю, простили они меня тогда — можно такое простить?
Но все, что они мне сказали: «Мамочка, мы тебя больше
никуда не отпустим».
«Я увидела его — и умерла. На всю жизнь»:
история Оли
Слушаешь Олю — и заранее понимаешь: не поверят,
что человек, который пил по-черному — до инсульта,
до петли, может так говорить. Так — это «по-книжному»,
как в хорошей литературе.
Но Оля сама, как литературная героиня, — и жизнь
у нее такая. Любит до смерти, везде ищет красоту, хочет,
чтоб все было идеально… Но так ведь никогда
не получается.
— Из твоих рук выходит вещь, которая потом перейдет
в руки другого человека, — рассуждает Оля о работе
в мастерской. — Я все время об этом думаю! Эта
вещь должна быть красивая, с душой. Поэтому я очень
ревностно отношусь к тому, что я здесь делаю.
Я везде ищу красоту. Я люблю, чтобы все было
в порядке.
Точнее даже — чтобы все идеально было. Хотя
не получается у меня в жизни ничего сделать
идеально.
Двадцать пятого февраля у Оли будет четыре года
трезвости. Она отмечает эту дату как второй день рождения.
— Думаю, моя зависимость начала формироваться
гораздо раньше, чем случился взрыв…
В 17 лет я пошла на работу —
в университет не поступила. А на работе
турслеты, фестивали, походы, постановки — у нас был свой
театр… У меня была хорошая, веселая жизнь.
С мужем я познакомилась на репетиции.
Знаете, как было?
Я увидела его — и умерла. На всю
жизнь.
Это был 92-й год. На нем были выбеленные штаны,
майка, базильевские очки, бандана — и гитара
в руках. Я это помню, как сейчас.
Мы стали семьей, у нас родился сын.
Мы построили квартиру в Сухарево, мы купили машину…
У нас была своя небольшая семейная компания. И друзья
семьи — 6−8 человек. Я была домохозяйкой, время
от времени работала — больше для себя.
Это был весь мой мир, а большего
и не нужно было.
Я не думала, что это когда-нибудь рухнет.
А когда рухнуло… Простите, мне это очень трудно дается.
(Плачет.)
А когда рухнуло, я одномоментно ушла
в запой. Жизнь остановилась.
Оля, рассказывая об этом периоде жизни, все время
повторяет «страшное время, страшное время, страшное время»:
— Он уходил, приходил и снова уходил полгода. Это
было страшное время.
Сначала я просто почувствовала: что-то
не так… У нас связь была очень сильная: если с ним
что-то происходило, я всегда знала. Вплоть до крапивницы
на руках — чувствовала на расстоянии.
Эта связь и сейчас есть, хотя прошло 9 лет.
Так вот: девять лет назад первого января в 10
часов утра я накрыла на стол, мы сели завтракать,
и он мне все сказал. Я знала, я чувствовала:
полгода устраивала скандалы, истерики. Я требовала
от него правды. А ведь я знала правду — зачем
нужно было ее требовать? Я теперь не понимаю.
Я всех загнала в угол.
Когда он ушел, я не могла есть
и спать. Я кричала, выла, лезла на стены…
и пила. Пила всегда одна, дома — я чувствовала себя
половой тряпкой, мне было так стыдно… Как можно было идти
с этим к людям?
Когда на мои крики стали приходить соседи,
я начала уходить с бутылкой за Кольцевую.
Оля точно не помнит момент, когда она захотела
остановиться. Захотела — но не смогла. Держалась
максимум два-три дня, а потом все заново. Оборвал этот марафон
самоуничтожения только инсульт.
— Но уже через два месяца после инсульта
я выпила первые 50 граммов. Зачем я это сделала?
Не знаю… Наверное, я не могла вынести эту жизнь.
Знаете, я все время думала не о том,
что он со мной сделал. А о том, что
он теперь ест, что пьет, как он себя чувствует.
Я не могла спать от этих мыслей.
Потом я попала в наркологию… И началась
борьба. У меня получилось победить только с третьего
раза.
Нужно было сжать зубы — и терпеть. Пройти
все этапы химической зависимости… А это была ломка. Помню, как
меня накрыло в первый раз: было 4 месяца трезвости,
я ехала на встречу с психологом. И тут как
будто свет для меня выключили, бутылка перед глазами, руки
выкручивает… К психологу (это она рассказала, я себя
в том моменте не помню) я пришла черного цвета.
Но пришла.
Все этапы избавления от химической зависимости
забрали у меня полтора года.
Когда спрашиваю у Оли, что заставило остановиться, она
надолго задумывается:
— Я устала слушать ветер:
прислушивалась — и слышала его голос… Я поняла, что
схожу с ума — и мне во что бы то ни
стало надо соскочить.
Девиз был один: «Я останусь трезвой». Истерила,
срывалась, била посуду, молилась — когда молитва стала
приходить в мою жизнь… Но не брала бутылку.
Теперь я знаю: чтобы оставаться трезвой, мне надо
быть не усталой, не злой, не одинокой
и не голодной. Всего четыре состояния —
и я их отслеживаю.
Недавно меня поднакрыло, я пошла к друзьям…
И съела два сладких куска торта. До тошноты.
Я понимала, что делаю то механическое действие, которое
позволит мне не пойти вечером в магазин
за бутылкой…
Так я могу оставаться трезвой… алкоголичкой.
У меня есть зависимость, она никогда не уйдет.
Я живу с этим, как другие живут с диабетом.
Оля признается: тот мужчина и спустя 9 лет держит
ее эмоции в своих руках. Но, кажется, она поняла
главное:
— Единственное, чего я хочу, — это
добиться чего-то в этой жизни. Мне нужно знать, что
я могу что-то дать себе самой и своему сыну.
Он остался со мной, несмотря ни на что.
Уже совсем взрослый, 23 года, сын заменил хозяина
в доме. Он видел слишком много… Но он почему-то
гордится мной. И я хочу, чтобы у него были для этого
причины.
Мой сын говорит: «Мам, ты так
и осталась бы клушей, которая сидела дома и пекла
пироги, если бы он не ушел». Так и есть. Сидела
дома, пекла пироги и ела — на тот момент, когда все
случилось, я весила 107 кг. Из них 36 ушли
за месяц — я просто не могла есть.
Но если бы не тот завтрак 9 лет назад,
я бы никогда не пришла к себе
и к Богу.
Я была Фомой неверующим: мне нужно было четкое
определение Бога, формула, концепция. Я потратила слишком
много времени на потребительство и антураж: машины,
золото… Когда-то меня это интересовало.
А сейчас, кажется, пазл сошелся.
Я познакомилась с монахиней, сестрой Еленой. В самые
трудные моменты моей жизни она появляется как будто
из ниоткуда. Я услышала ее — и я впервые
поняла, о чем говорят люди, которые верят Бога.
Спасибо ему за это. Я уже ничего
от него не хочу — только бы он жил…
«Лечиться пошла, потому что пообещали: дадут выпить
и закусить». История Светы
Света хочет быть красивой: она надела платье, которое открывает
длинные худые ноги, накрасила глаза, смеется кокетливо,
но сдержанно — потеряла зубы и еще
не вставила.
Света очень любит детей — всех. Признается, что
до мастерской всю работу делала на, скажем так, «отвали»…
А тут — не смогла так. Потому что для деток.
Но больше всего Света любит свою дочку, которая
досталась ей чудом. Ради нее и не пьет.
— Я никогда не считала, что кому-то делаю плохо.
Я добродушный человек… Ну кому от меня вред?
Но когда пошла по программе (Света имеет в виду
программу реабилитационного центра, в котором она проходила
лечение. — Прим. редакции), поняла: список тех, кому
я должна сказать «прости», жуть какой большой.
Больше всего хочу прощения у бабушки попросить.
Но не могу, нет ее уже… Только в церковь
хожу — прошу…
А еще — перед мамой. У нее было пять
детей — каждая ей седых волос на голове прибавила…
Но столько, сколько я, — никто. Нас осталось только две
у нее: старшая и я, младшая.
В свое время я упала ниже плинтуса. Дышать
не могла, света не видела. А сейчас — слава
Богу…
Я не намного выше плинтуса поднялась.
Но меня стали уважать мои родственники, со мной
здороваются соседи, которые раньше мне плевали в спину.
Значит, я не последний человек, чего-то да стою,
нельзя снова падать в грязь…
Как и когда Света упала ниже плинтуса, она точно
сказать не может:
— Не знаю, но думаю: все из семьи.
Отец пил страшно… Помню, у нас рядом с домом еловая аллея
была. Мама в крещенские морозы убегала туда со мной,
укутывала меня в шубу — и мы там спали… Прямо
на снегу. Много страшного в детстве было…
А потом меня на воспитание забрала бабушка,
но было поздно. Компания уже появилась. Не хотелось
отличаться от своих друзей, хотелось быть такой же
крутой. Вышла замуж — муж тоже выпивал и курил траву.
Если сначала алкоголь у меня был «только
в субботу перед дискотекой», то потом его стало так
много… Что я попала в место лишения свободы. Дали срок
за разбой. Я, когда напивалась, не контролировала себя.
Сказали что-то не по шерстке — выход один: драка.
Я просидела ровно год и шесть месяцев. И даже там
я умудрялась быть нарушителем.
Это было хорошее время, чтобы подумать. Я писала
письма маме и бабушке, я столько обещала,
и я столько решила для себя.
Но в первый же день после освобождения я вышла
за ворота одновременно с другой женщиной —
и мы пошли «отмечать». И понеслось…
Дошла до того, что пила все, вплоть
до обычного чернила. У бабушки крала бражку.
И гордилась этим — вот как я могу…
А потом меня забрали в больницу. Делали
операцию… А после поставили диагноз: бесплодие.
И я вообще потеряла смысл жизни. Для кого, зачем?
На хрен надо.
Света честно признается: в мастерскую она пришла
просто подработать, очень деньги были нужны. На трезвых
и вроде как довольных жизнью мастеров смотрела
с недоверием: «Дебилы какие-то»…
— Неделю с такой мыслью проработала, две… А потом
мне посоветовали сходить на встречу в реабилитационный
центр. Я решила сходить по приколу, посмотреть, что
за придурки там заседают.
Пришла и купилась на обещание: «Ты, —
говорят, — продолжай ходить. Будем давать пить
и закусывать».
И я три встречи ждала, что мне кто-нибудь
нальет! (Смеется.)
Думала: ну что за уроды такие, сами, значит,
бухали тут, мне обещали… А теперь не дают!
Так вот: я сходила на три встречи,
а после третьей не смогла уснуть. На четвертую
я пришла и сказала: «Всем привет, меня зовут Света.
И я болею алкоголизмом».
И мне стало так классно в этот момент!
Первый раз в жизни я сказала правду сама себе.
И меня поняли, приняли… Я знала: если мне будет
хреново — я не пойду бухать. Я позвоню
кому-нибудь из группы, и мне станет легче.
Новая версия Светы не устроила ее мужа.
И он поставил условие: либо центр, либо он.
— Полдвенадцатого ночи было, когда он это
сказал. Я понимала: если останусь с ним, трезвость
со мной будет максимум месяц. Потом снова понесется: буду
бухать, курить… Не исключено, что и колоться.
В двенадцать я собрала свои вещи, сказала
«я свой выбор сделала» — и ушла в никуда.
Через три месяца встретила его, пьянющего…
Он спрашивает: «Не жалеешь?».
Нет, я ни о чем не жалею.
Женский алкоголизм не лечится,
но я сделаю все возможное, чтобы не потерять свою
трезвость. Я сохраняю ее почти четыре года… Почти, потому
что был срыв.
Помню, меня накрыло — я позвонила одному
человеку, второму… Никто не взял трубку. И вместо того,
чтоб еще кому-то позвонить, я решила сходить
в бильярд — посидеть у барной стойки.
Так посидела, что проснулась синяя… Смотрю
в телефон, а там сообщение от счетчика трезвости:
поздравляем, вы в трезвости 5 месяцев.
Мне никогда в жизни не было так стыдно.
Не перед кем-то! Перед собой.
И я написала в чат нашего сообщества:
«Ребята, не пять месяцев в трезвости… А первый
день».
Самой сильной мотивацией сделать так, чтобы этот первый день
превратился в первый год стала новость: «бесплодная» Света
ждет ребенка.
— Я работала тогда в магазине,
а девки из колбасного отдела говорят: «Света, какая-то
ты невыспавшаяся…». Я объясняю: «Девочки, просыпаюсь
по ночам, потому что тошнит! И есть хочу все время. Хлеб,
майонез, лук, пирожное — и сверху баночку икры могу
сожрать».
А одна женщина, коллега моя, говорит: «Светка,
да ты беременна, стопудово».
Я отвечаю: «Да прекращайте!». Какое там
беременна, когда врач — и не один! — диагноз
мне поставил.
И вот поставили меня на отдел «соков» —
верхние полки протереть и заставить. Я стою, а мне
так хреново! И ощущения какие-то… Ну, неправильные.
Думаю: нет, пойду-ка схожу в аптеку. Чем черт
не шутит.
И сразу две полоски, четкие. Вдоль стенки
в туалете съехала, посидела так… А потом еще шесть тестов
сделала. И все шесть из шести — две полоски!
Вот уж какой мой муж козел, а за дочку
я ему благодарна. Ангелиной ее назвала. Она в День
ангела родилась, ангел мой.
Ради нее и ради себя я трезвая. Моему
ребенку не будет стыдно, что мама валялась пьяная. Мой ребенок
не будет дышать перегаром. Моему ребенку не придется
слушать крики пьяной матери.
Иногда приходит мысль: «Мне так надо! Ну хоть
рюмочку надо, ничего не будет».
А потом сама себе говорю: «Света,
ну ты дура?! У тебя где рюмочка — там
и три. У тебя сестра умерла от алкоголя. Ее сын
сгорел, потому что она пьяная ушла гулять, оставила его дома
одного.
Хочешь такого же окончания? Мало того что
у ребенка нет отца, хочешь, чтоб и матери
не было?»
И этот разговор с собой держит меня. Держит…
И я в любой момент готова помочь тому, кто будет
во мне нуждаться, так же, как сейчас помогают мне.
Справка:
«Нашы майстры» — это социальный проект.
Мастерская, в которой работают люди с алкогольной
зависимостью, которые приняли для себя важное решение — жить
трезво, чтобы заботиться о своих детях. Важная часть работы
мастерской: изготовление игрушек для детей, которые проходят долгое
лечение в больницах, имеют особенности развития или живут
в неблагополучных семьях. Белоснежные гипсовые игрушки
получили в подарок более трех тысяч детей в Беларуси.
Мастер-классы по раскрашиванию фигурок помогают этим детям
чувствовать поддержку, а взрослым — участвовать
в добрых делах и благотворительности.
Адреса и контакты групп, в которых проходят лечение
героини материала, можно найти по этой ссылке.
Комментарии