Галина Польских с Алексеем
Локтевым и Никитой Михалковым в фильме «Я шагаю по Москве».
1963 г.
«Он спросил меня: «О чем ты мечтаешь?» — «Побывать на море, полететь на самолете и еще хочу красное пальто!» Он тут же занял денег и купил мне в комиссионке красное пальто, а потом мы с ним полетели отдыхать в Ялту. Там все и решилось. По возвращении в Москву мы расписались», — вспоминает .
Когда я была ребенком, мир кино для меня воплощала соседка с четвертого этажа — она работала билетершей в кинотеатре «Уран». Мы с подружками помогали ей по хозяйству. «Девочки, — говорила она, — сбегайте в магазин, купите мне хлеба и молока!» Или даже: «Сегодня едем ко мне на огород, нужно вскопать грядки и вырвать сорняки!» А мы только рады были, ведь за это нас бесплатно пускали в кино! Бывало, рано утром мы приходили в «Уран» и ждали, когда наша знакомая пропустит зрителей по билетикам
Как и положено человеку из волшебного мира кино, соседка-билетерша жила роскошно — во всяком случае, по моим тогдашним меркам. У нас-то с бабушкой была семиметровая комнатка в полуподвале, а у нее отдельная квартира и дача. И я все пыталась вообразить, как же в таком случае живут артистки — сказочные, полумифические существа в шикарных платьях...
Я рано осталась без родителей. Папа погиб на фронте, а мама умерла от туберкулеза, когда мне было семь лет. Меня чуть не забрали в детский дом, но соседи не отдали, разыскали бабушку в Белоруссии. А пока она добиралась до Москвы, меня приютила у себя женщина, у которой своих было шестеро детей и муж-инвалид. К ней несколько раз приходили из отдела соцобеспечения, но она стояла на своем: «Девочка со мной, мы со дня на день ждем ее бабушку!» — и расписывалась в каких-то бумажках. А когда бабушка приехала, соседи помогли ей оформить надо мной опекунство и устроили уборщицей в магазин «Грибы. Ягоды» напротив нашего дома на Сретенке. Это было очень удобно, потому что бабушка была женщина деревенская, побаивалась большого города и далеко добираться на работу не смогла бы. А в магазине бабушка еще и обеды готовила для персонала, и меня кормила. Так и жили…
Когда я оканчивала 10-й класс, рядом с нами открыли керамический техникум, и бабушка обрадовалась: «Вот куда, Галка, пойдешь учиться!» Побывала я в этом техникуме, но мне там не понравилось. Вышла на улицу, вижу троллейбус с табличкой: «Конечная остановка «ВДНХ». А мне одна подружка рассказывала, что на ВДНХ есть киноинститут, где учат на артистов. И словно какая-то сила втолкнула меня в салон этого троллейбуса. Забилась я в уголок, а сама трясусь от страха: «Что же я натворила, денег-то на проезд нет, а если контролеры?» Но ничего, обошлось, добралась без приключений и нашла этот киноинститут. Помню, там двери оказались такими тяжелыми, что я еле их открыла.
В пустом коридоре одиноко сидела вахтерша. Говорит: «Чего надо? Артисткой, что ли, хочешь быть? Все с ума посходили, все хотят в артисты!» Я принялась ей объяснять: «Понимаете, меня бабушка одна воспитывает, мне так хочется ее порадовать…» — «Вот и иди работать, будешь помогать бабушке!» — «Нет, я хочу, чтобы бабушка мною гордилась и всем говорила, что ее внучка — артистка!» Вахтерша пожалела меня: «Заморочила ты мне голову… Дай-ка посмотрю, годишься ты в артистки или не годишься». Я отошла в сторонку, покрутилась, а вахтерша и говорит: «Слушай, ты ладненькая, может, мы с тобой и пройдем в артистки!» Пошла, разузнала дату ближайшей консультации и дала мне указания: «Выучи стихотворение — такое, чтобы не на слуху было, басню тоже бери не избитую, не «Заяц во хмелю», какую-нибудь прозу еще».
«В какой-то момент мои волосы не
выдержали многократных перекрашиваний из блондинки в брюнетку
и обратно, краски ведь были ядреные. Я без слез не могла
смотреть на себя в зеркало» С Геннадием Корольковым
в фильме «Тени исчезают в полдень». 1973 г.
Я хорошо подготовилась, и, когда прочла свою программу на прослушивании, двое молодых людей, сидевшие с комиссией, показали мне большие пальцы — мол, молодец. Это была Наташа Защипина, уже сыгравшая в фильмах «Первоклассница» и «Слон и веревочка», и . Они были студентами и помогали экзаменаторам, которым я тоже понравилась. В общем, я достаточно легко поступила во ВГИК, на актерско-режиссерский курс Михаила Ромма. А бабушка все это время думала, что я сдаю экзамены в керамический техникум. Вопреки моим надеждам, она вовсе не обрадовалась, когда узнала правду, а, наоборот, отругала меня и потом еще долго ворчала: «Чему вас там только учат!»
Во ВГИКе за мной сразу начал ухаживать третьекурсник с режиссерского факультета Фаик Гасанов. Подсаживался ко мне в столовой: «Как приятно вас видеть!» Я ужасно смущалась, хотя он мне тоже нравился. Красавец-бакинец, эрудированный, начитанный, я слушала его раскрыв рот. Рассказывал он про Андрея Белого, про Сашу Черного, еще про каких-то поэтов, которых я тогда не знала.
Как-то возвращаюсь я домой после занятий, а бабушка такая довольная, сидит дымит (она курила крепкие сигареты): «Кавалер твой приходил». — «Кто?» — «На турка похож. И одет как они: узкие брюки, платок под горло завязан». Это Фаик, оказалось, приходил к бабушке просить моей руки. Я сама получила от него предложение в весьма романтичной обстановке. Он спросил меня: «О чем ты мечтаешь?» — «Побывать на море, полететь на самолете и еще хочу красное пальто!» И все три желания Фаик исполнил. Тут же занял денег и купил мне в комиссионке красное пальто, а потом мы с ним полетели отдыхать в Ялту. Там все и решилось. А по возвращении в Москву мы расписались, и Фаик перебрался из общежития в нашу с бабушкой комнатку, а вскоре у нас родилась дочь Ирада.
Пока мы были в институте, с ребенком сидела бабушка, а ночью к девочке вставала я. Естественно, меня потом целый день клонило в сон. Наш преподаватель эстетики жаловался в деканате: «Товарищи, я не могу так лекции читать. Эта девочка с роммовского курса вся в молоке влетает в аудиторию после звонка и, только успеет сесть за парту, тут же засыпает». Сергей Аполлинариевич Герасимов заинтересовался: «Это кто?» — «Польских Галина такая!» И Герасимов предложил: «Я ее знаю, видел в отрывках, на танцах, она мне нравится.
Пусть этот год отдохнет, а потом я ее к себе возьму». Они с Тамарой Макаровой вели следующий за нашим курс. И хотя учиться у них считалось престижно, я поначалу ни в какую не соглашалась: все равно что на второй год остаться, это же стыдно! Но декан переубедил: «Иди к Герасимову, у него ты станешь артисткой! А Ромм одними режиссерами занимается, вас, артистов, он даже по именам не знает». Дома я посоветовалась с бабушкой, она обрадовалась: «Вот и хорошо! А то я с девочкой устаю». На следующий день я поехала в институт оформлять отпуск и встретила Тамару Федоровну Макарову. «Галя, — говорит она, — курс у нас особый, все ребята интеллектуалы, ты тоже весь этот год ходи в музеи, в театры, на выставки, читай, это очень важно. Мы тебя ждем».
Но больше, чем в музеи и театры, меня влекло на пробы на «Мосфильм». Калатозов и Урусевский, уже знаменитые на весь мир по картине «Летят журавли», запускались с новым фильмом и меня утвердили. Помню, были пробы с и Геннадием Бортниковым. «Кто из них тебе больше нравится?» — спросили меня. «Наверное, — говорю, — Бортников, потому что он темненький, а я светленькая, мы с ним будем хорошо смотреться». Я уже и грудь перевязала, чтобы молоко ушло, и даже мерки для костюмов с меня успели снять. Жду, а меня никуда не вызывают.
«Какое-то время меня даже
на пробы не звали. Может, дело в том, что после вторых родов я
потеряла форму, не знаю. Только лет через пять режиссер
заставил меня сесть на диету: «Все рожают и худеют!» С Евгением
Евстигнеевым в фильме «По семейным обстоятельствам». 1977 г.
Вдруг замечаю, муж мой который день грустный, как будто откладывает какой-то разговор. Наконец Фаик решился: «Ты понимаешь, в кино так бывает, картину запускают, а потом закрывают по разным причинам…» Я не поняла: «Ты к чему клонишь?» — «В общем, мне сказали, что Урусевского закрыли. Фурцева его к себе вызвала, мол, плохи дела на Кубе, и ему нужно срочно лететь туда и снимать фильм о Фиделе». Я расстроилась страшно, а Урусевский меня утешал: «Галь, ничего не поделаешь, зато нам по «Волге» дают, вот вернусь с Кубы и покатаю тебя на «Волге». А фильмы у нас с тобой еще будут, не переживай».
«Все удивлялись тому, что я отказалась лететь в Бразилию»
К счастью, переживать мне пришлось недолго. Потому что второй режиссер Мария Михайловна Волович нашла мне новую работу. Просто она встретила на «Мосфильме» режиссера Карасика, который готовился снимать «Дикую собаку Динго» в Ленинграде. «Юлик, а ты что здесь забыл?» — «Я, Маша, все ноги истоптал, обошел в Ленинграде все школы, смотрел восьмые и девятые классы. Уже и в Москве все облазил, не могу найти девочку на роль Тани Сабанеевой». — «Слушай, у нас была мировая девка, правда, она недавно родила, но ты ее все равно попробуй». Помню, вызвали меня на пробы в Питер, одели под школьницу в какую-то юбочку в складочку на бретельках, жиденькие волосы мои заплели в косички, поставили среди какого-то черного угля. Карасик остался доволен. Но когда я вернулась в Москву, получила телеграмму, что меня не утвердил худсовет. В этот момент я была дома одна — бабушка с Фаиком повезли дочку к родным, в Баку. «Ну и ладно, — думаю, — отдохну, почитаю, соберусь, наконец, в музей. И хорошо бы как-то внешне измениться». Решила обрезать волосы, села перед зеркалом, и как раз у нас электричество отключили. Зажгла свечу, и в полумраке одну косичку криво махнула, потом другую — получилось что-то вроде каре. Очень скоро из Питера за мной приехал Карасик и за свой счет повез обратно на «Ленфильм». Там меня опять поставили среди угля и с этой новой стрижкой утвердили. Кстати, книга, по которой снимали картину, в свое время была запрещенной, ее автора Рувима Фраермана с женой сослали куда-то в Сибирь, где они и остались жить. Они приезжали на нашу премьеру в «Ударник»: такая скромная провинциальная парочка. Фраерман сел рядом со мной. «Ну посмотрим, — говорит, — удалась ли моя Таня Сабанеева». Я тряслась до конца просмотра, но когда свет включили, он встал и сказал на весь зал: «Удалась! Спасибо!»
С «Дикой собакой Динго» я должна была лететь в Венецию, а потом в Бразилию, но бабушка не отпустила: «Ты радио слушаешь? У них там атомные бомбы! А кто Ираду будет растить? Не пущу!» В Бразилию я и сама не хотела, у нас тогда была зима, а там сплошное лето, а у меня летних вещей не нашлось. Помню, , с которой мы должны были лететь (она представляла «Гусарскую балладу»), утром звонит мне в дверь: «Галя, открой! Я тебя умоляю, такси ждет, мы в аэропорт опаздываем!» — «Лариса, я не полечу!» — «Ты что? Бразилия же!» — «Мне надеть нечего!» Так я ей и не открыла. Потом многие удивлялись: все мечтают побывать за границей, а она, дурочка какая-то, отказывается.
Комментарии