Клара Лучко в фильме «Цыган». 1979
г.
«В Париже маму повсюду сопровождал француз — писаный красавец голубых кровей, виконт. «Я такой мужской красоты никогда не видела», — восхищалась мама. Молодой человек потерял от нее голову. Она просила режиссера Юткевича: «Серж, ну переведите мне, пожалуйста, что он говорит»
Перед глазами — картинка из детства: длинный коридор нашей квартиры, и в самом конце, у двери, стоят родители: мама — в вечернем платье в пол, на плечи наброшена пушистая шубка — и папа в роскошном длинном пальто и в шляпе. Родители были как будто из другого мира: очень красивые, успешные, знаменитые… Обделенной родительской любовью я себя никогда не чувствовала, у меня были бабушки, дедушка — мое детство вообще было счастливым. Папа говорил, что «дети в жизни занимают лишь то место, которое они занимают». Солнышком нашей семьи была мама. Мамин день рождения — главный праздник, мы с папой тщательно готовились, выбирали и покупали ей подарок. Моему дню рождения какого-то особого внимания не уделялось, хотя, конечно, мы его тоже весело праздновали, и свои подарки я получала регулярно.
Такой огромной любви, как у папы к маме, я никогда в жизни больше не видела. Они, как вечные молодожены, тайком от меня по комнатам целовались, я не раз их заставала врасплох. Даже когда мама просто ходила по квартире, папа все время провожал ее взглядом. Однажды она вернулась с кинофестиваля из Франции и рассказала, что ей не хватило денег купить последний писк моды: сандалии на высокой пробковой танкетке с замшевыми ремешками, высоко оплетающими ногу. «Нарисовать сможешь?» — спросил папа. Мама совершенно не умела рисовать, но кое-как изобразила что-то, очень схематично. В итоге папа сам сделал маме такие сандалии: основу вырезал из пробки, а розовые замшевые ремни ему помогли сшить в костюмерном цехе театра. Ради мамы папа мог сделать что угодно.
Конечно, у такой любви имелась и обратная сторона — отец очень ревновал маму, у него даже прозвище было — Бешеный. И я не уверена, что маме всегда с ним было легко… Однажды какой-то чиновник на праздновании Нового года в Вахтанговском театре что-то двусмысленное сказал маме, отец это услышал, схватил наглеца за шиворот и за ремень, с легкостью оторвал от пола и смел им все, что было на столе. Примерно то же самое папа проделал с на съемках «Кубанских казаков», где снимались мои родители. Собственно, там они и познакомились. Отец влюбился в маму с первого взгляда на пробах. И когда он заметил, что режиссер начал оказывать ей преувеличенные знаки внимания, схватил Пырьева и закинул его в кусты. Силища у папы была немыслимая. У меня есть фотография молодого отца: узкая талия и широченные плечи — изумительная атлетическая фигура.
«Отец влюбился в маму с первого
взгляда на пробах «Кубанских казаков». И когда он заметил,
что режиссер начал оказывать ей преувеличенные знаки
внимания, схватил Пырьева и закинул его в кусты. Силища
у папы была немыслимая» С будущим мужем Сергеем Лукьяновым в
фильме «Кубанские казаки». 1949 г.
Конечно, после такой выходки Иван Александрович хотел снять Лукьянова с роли, но отстояла своего партнера. Вообще с утверждением родителей в этот фильм вышло интересно: Пырьев хотел снимать маму в роли Даши Шелест, но она не нравилась Ладыниной. А Марина Алексеевна хотела играть в паре с Лукьяновым, но Пырьев долго его не утверждал. Тогда Ладынина сама придумала папе грим, чтобы он прошел пробы. Вот так и сложилась судьба моих мамы и папы: они стали неразлучной парой не только в жизни, но и в кино, их нередко приглашали сниматься вместе. Родители часто брали и меня в киноэкспедиции. Помню страшный момент съемок «Двенадцатой ночи». Мама играла там сразу две роли: брата и сестру. А для отца изначально роли не было, но он договорился с режиссером, сам нашел себе роль капитана корабля и значительно ее расширил. В итоге мы провели лето всей семьей на юге, я с бабушкой жила в Судаке, а папа с мамой снимались в Ялте. В тот день мы с бабушкой приехали на съемки — снимали проезд мамы верхом. Мама прекрасно держалась в седле, накануне уже скакала на коне, и все прошло хорошо. Но тот конь режиссера чем-то не устроил, и маме привели нового — вороного жеребца. Было видно, что он очень возбужден — глаз бешеный, пена на губах. Помню, как мама вскочила на жеребца, натянула поводья, а он встал в свечку, потом начал кружиться на месте. Конь явно был неуправляем. Тогда мама в отчаянии закричала: «Сережа, Сережа!» Папы в этот момент не было рядом, но, услышав мамин крик, он кинулся на площадку. Тут конь сорвался с места и понес маму по горной дороге. Это могло закончиться трагически, но папа вскочил на свободную лошадь и помчался вслед за мамой… И догнал! Схватил взбесившегося жеребца за узду и удержал его на полном скаку. Папа всегда был великолепным наездником.
А на каких-то других съемках родители забыли меня в павильоне. Тогда меня маленькую взяли с собой на «Мосфильм». Я пошла гулять по декорациям, добралась до каких-то диванов в закоулках огромного павильона, прилегла и уснула, поскольку съемка была вечерняя. Тем временем у группы закончилась смена, артисты разгримировались, свет погасили, попрощались и ушли. Родители за общим разговором спустились вниз и только у выхода с «Мосфильма» хватились: «А Ксюшка-то где?» Все бегом ринулись обратно в павильон, врубили свет и нашли меня, мирно спящую в уголочке за ширмочкой.
Когда папа снимался в фильме «Большая семья», ему еще не было и 45 лет, но он играл старика — главу клана. А мама — жену его внука. По утрам папа заходил в павильон цветущим элегантным красавцем, садился на грим, и к концу этого процесса на кресле вместо отца оказывался ссутулившийся старик, с чужими для меня руками, незнакомым голосом… Просто папа был уникальным актером.
«Думаю, Орловой было очень трудно
пережить, что рядом с ней такая молодая и красивая артистка.
Во всяком случае, это именно Любовь Петровна испортила маме
прическу на Каннском фестивале» В фильме «Три встречи».
1948 г.
Фильм «Двенадцатая ночь» получил мировое признание, на фестивале в Эдинбурге завоевал очень высокую оценку кинокритиков. Мама вообще очень часто ездила на кинофестивали. Первый раз в Канн она попала в одной группе с Григорием Александровым и . Думаю, Орловой было очень трудно пережить, что рядом с ней такая молодая и красивая артистка. Во всяком случае, это именно Любовь Петровна испортила маме стрижку на том фестивале. Она сказала: «Клара, у тебя прическа какая-то не современная, мне кажется, тебе надо выстричь челку». И подстригла! Мама всегда так красиво укладывала волосы назад, а в Канне ей пришлось «щеголять» с какой-то реденькой челочкой, которая ее совсем не украшала.
Во Франции советская делегация была в гостях у Пабло Пикассо. Когда Пикассо увидел мою маму, он воскликнул: «Боже, это же женщина Достоевского!» Всем скульпторам мамино лицо очень нравилось, они отмечали в нем абсолютное совершенство пропорций. Вот и Пикассо, будучи в том числе и скульптором, выделял ее среди других актрис. Он подарил маме много своих работ. Мама же про Пикассо говорила: «Я никогда не видела, чтобы человек был настолько некрасив и настолько привлекателен одновременно. Он притягивает к себе как магнит».
В другой раз мама была в Париже с режиссером Сергеем Юткевичем. И от принимающей стороны их там повсюду сопровождал француз — писаный красавец голубых кровей, виконт. «Я такой мужской красоты никогда не видела, ресницы в пол-лица, бездонные глаза, просто невозможно!» — восхищалась мама. Этот молодой человек потерял от нее голову, все время ей что-то говорил — видимо, объяснялся в чувствах, а мама в ответ только улыбалась, потому что ничего не понимала по-французски. Она просила Юткевича, прекрасно знавшего этот язык: «Серж, ну переведите мне, пожалуйста, что он говорит». На что Юткевич отвечал: «Ага, щас, я тебе переведу, а потом Лукьянов мне ноги повыдирает и голову открутит».
Папа долгое время был невыездным. Хотя, казалось бы, дважды лауреат Сталинской премии и, согласно официальной биографии, простой советский человек, из шахтерской семьи… На самом деле мой прадед был статским советником, начальником одной из железных дорог Российской империи. А дед был белым офицером, убит на Первой мировой войне в 1914-м. Незадолго до войны он женился, и довольно скандально — на певице, исполнительнице романсов. После революции 1917 года бабушка сразу уехала, оставив семилетнего сына, моего будущего отца, в России. Он ее и помнил-то смутно, только как даму в черном. Вырос папа в детском доме. А когда ему было лет двадцать, от матери пришло письмо из Будапешта, и в результате его посадили. О папиной судимости в официальной биографии не сообщалось, но кому положено знали. Какие уж тут поездки за границу… Правда, позднее Фурцева пробила папе разрешение, Екатерина Алексеевна его очень любила.
Комментарии