перевела текст писательницы Пег Стрип о насильниках, которые часто выглядят как «хорошие парни». Предлагаем подумать над тем, как наша культура упрощает насилие и почему это опасно для всех:
Если бы реальная жизнь была как кино (а она не кино), тогда бы все плохие парни носили черные шляпы, а хорошие — белые; злые ведьмы были бы с зеленой кожей и уродливым колпаком, а добрые волшебницы выглядели как прекрасные феи из «Волшебника страны Оз».
Когда речь заходит о насилии — как о физическом, так и о куда менее обсуждаемом вербальном и эмоциональном, — нам хочется, чтобы наши стереотипы о том, как должен выглядеть насильник, помогали моментально его распознать. Мы хотим, чтобы негодяй выглядел и действовал как негодяй, а не как приятный, хорошо образованный и уважаемый человек в дорогом костюме.
Нам бы хотелось, чтобы внутренняя токсичность матери, которая унижает и обижает своих детей, заставляя их чувствовать себя ничтожествами, была заметна и снаружи. А не как это обычно бывает: мы видим ее улыбчивой женщиной, в модной одежде и с самым ухоженным садиком в городе.
Нам бы хотелось, чтобы плохие парни и девчонки выглядели как настоящие злодеи, и когда оказывается, что это не так… Что же мы делаем?
Мы не доверяем жертве. Мы требуем фотографий, доказательств, подробных описаний, потому что мы хотим увидеть «плохое поведение» во всей его красе, а это невозможно. Мы хотим, чтобы дом, в котором было насилие, выглядел ужасно и отвратительно, таким, каким его рисует наше воображение, потому что декор, стильная мебель и вазы с живыми цветами в нашем понимании опровергают случившееся насилие.
Люди, подвергшиеся насилию, это понимают, и они волнуются, поверят ли им, а иногда они и не верят сами себе. Эти паттерны мышления подталкивают их к отрицанию, не дают возможность разобраться в своих эмоциях и заставляют испытывать еще больший стыд, чем они уже испытывают.
Велики шансы того, что человек, совершивший насилие по отношению к ним (неважно, физическое или вербальное), уже сказал им, что они сами во всем виноваты, что никто бы их не обидел, если бы они не разочаровывали, что никто бы их пальцем не тронул, если бы они не выводили постоянно насильника из себя, ну и другие вариации на тему «сама-дура-виновата».
Что наука знает о насильниках (и нам тоже важно это знать)
Насильник может быть абсолютно любым, он не характеризуется определенным социально-экономическим уровнем или, например, наличием/отсутствием образования
Я слышала много историй от взрослых женщин, которые подвергались насилию со стороны матерей. И надо отметить, их матери очень внимательно следили за тем, как они выглядят в глазах общества. Их публичный имидж позволял им отрицать (а другим — не замечать), что они творят со своим ребенком за закрытыми дверьми своего дома. Красивый фасад выполняет и еще одну функцию: он заставляет ребенка молчать, ведь кто поверит его словам?
Наша потребность видеть насилие в черно-белом формате снижает нашу способность понимать и сочувствовать, особенно когда речь идет не о маленьких беспомощных детях, а о взрослых, которые вроде бы имеют возможность взять и уйти от домашнего насильника. Мы представляем себе тюрьму и упрощаем ситуацию, спрашивая «почему было просто не уйти?», не зная, что у насилия есть свой порочный круг. И невозможно представить, как оно работает, если вы сами не оказались в этой ловушке.
Мы хотим увидеть фото злодея с черными глазами, чтобы
все стало очевидно.
Мы можем видеть вершки, но от нашего взгляда скрыты
корни.
Карусель насилия
Мы часто не учитываем, насколько человек любит насильника, привязан к нему или каким-либо образом зависим. Насилие представляется нам как нечто происходящее в режиме 24/7, мы часто не понимаем силу манипуляций насильника или как это — любить кого-то, кто постоянно причиняет тебе боль.
Важно помнить, что человек, который подвергается домашнему насилию, хочет определенных вещей от насильника (обычно любви) и все усложняет.
В отношениях насильника и жертвы есть три стадии. Первая — нагнетание напряжения, в процессе которой насильник начинает наполняться эмоциями (обычно гневом), а партнер начинает ходить по тонкому льду, стараясь избежать катастрофы, в то время как коммуникация между ними нарушена. Вторая стадия — инцидент, непосредственный момент насилия. Это может быть физическое, сексуальное, вербальное или эмоциональное насилие, или комбинация из нескольких (всех) пунктов, что дает насильнику ощущение силы и контроля, которые ему (ей) так нужны. Третья стадия — медовый месяц.
Что такое стадия медового месяца
«Когда я узнала правду о всей его лжи, он плакал и в прямом смысле упал передо мной на колени, умоляя о прощении. Он клялся, что никогда не будет мне больше лгать. Он сказал, что никогда не станет пить снова. Он обещал пойти на терапию и присоединиться к группе „Анонимные алкоголики“. Он так и сделал. Ненадолго. А потом все началось сначала. Он оправдывал свое насилие алкоголизмом, а алкоголизм оправдывал тем, что это просто такое заболевание. На встречах анонимных алкоголиков он просто сидел молча и своему терапевту он платил, но отказывался с ним работать».
Так называемая стадия медового месяца или воссоединения — это и есть ответ на вопрос, почему жертва просто не возьмет и не уйдет. Это работает как суперклей для отношений.
Поначалу насильник может извиняться или давать обещания и даже выполнить некоторые из них. Он может покупать подарки или делать вещи, которые могут показаться проявлением заботы и любви. Все это делается ради одного: убедить человека, который подвергся насилию, что произошедший инцидент всего лишь какое-то помутнение. Фаза медового месяца позволяет недавнему эпизоду насилия просто раствориться в воздухе.
Помните, что насильнику выгодно, чтобы его партнер постоянно ходил по этому замкнутому кругу, и он сделает все возможное, чтобы эта карусель продолжала крутиться. Сначала он может искренне раскаиваться, но затем легко начать обвинять саму жертву («Я бы так не разозлился, если бы ты столько не кричала» или «Мне не пришлось бы столько лгать, если бы не твои дурацкие вопросы») или предположить, что произошедшее было не таким уж и плохим («Ну что ты тут каждое слово обсасываешь? Я просто вышел из себя, и все») или что жертва просто преувеличивает («Ну да, выпил лишнего и наговорил глупостей, которые не стоило говорить. Не усложняй, ладно»?).
Все эти тактики направлены на то, чтобы жертва начала сомневаться в своем восприятии событий. Пожалуйста, примите во внимание, что я приводила примеры, где насильник мужчина, лишь для того, чтобы избежать грамматических нагромождений, но женщины могут точно так же совершать насилие.
И опять про черно-белое мышление: гораздо проще верить в истинность фазы медового месяца, если люди вокруг хорошего мнения о твоем партнере, считают его порядочным человеком и формально у вас все замечательно. И конечно, в таком случае гораздо проще сомневаться в своем собственном восприятии ситуации.
Бег по кругу
Период медового месяца неизбежно сменяется фазой нагнетания напряжения; поводом могут стать проблемы как внутри пары, так и сторонние события, например, сорвалась важная сделка, неудачное собеседование, автомобильная авария и штраф — все что угодно, что вызовет у насильника чувство злости. Цикл может быть короче или длиннее, в зависимости от способности конкретного насильника справляться со своими эмоциями.
Почему человеку в отношениях так сложно разглядеть насилие по отношению к себе
У насильников есть план и правда в том, что их влечет к тем, кем они могут манипулировать. Быть с тем, кто уйдет от них после первой же вспышки гнева — не вариант; им не нужен человек, который еще сто раз подумает и все взвесит, прежде чем потеряет голову.
Зато женщины, которые выросли в атмосфере вербального насилия, гораздо чаще склонны рассматривать насилие со стороны партнера как норму.
Они считают нормальным свой детский опыт и могут не увидеть, что происходящее — это именно насилие. Женщины с тревожным способом привязанности быстро начинают сомневаться в себе, голодны до любви и поддержки, боятся совершать ошибки и зависимы — и чаще оказываются в отношениях с насильником.
В нашей культуре (частично как раз из-за этого черно-белого мышления) большее внимание привлекает физическое насилие, нежели последствия вербального и эмоционального, а это большая ошибка. Наука уже доказала токсичное влияние вербального насилия как на детей, так и на взрослых.
Когда насилие оказывается в центре внимания
В 2014 году, когда игрок НФЛ Рэй Райс избил свою подругу Дженей Палмер прямо перед камерами, социальные сети просто взорвались — видео было у всех на виду, особое возмущение вызвал тот факт, что она все равно решила выйти за него замуж. Исследователи увидели в этих интернет-спорах (а там было много личных историй) большое поле для исследований, которые шли под тегами (почему я осталась) и (почему я ушла). Анализируя сообщения, исследователи выделили общие темы, которые важно упомянуть.
Для тех, кто остался, исследователи выделили следующие общие темы:
— Самообман и искажение: сюда включается рационализация насилия, преуменьшение его и рассмотрение его как заслуженного.
— Нехватка ощущения собственной значимости: вера в то, что лучшего и не заслуживают.
— Страх: вера в то, что уход только все сделает хуже, включая вред или смерть для самой себя, детей и близких.
— Потребность спасти партнера: многие остаются, потому что ощущают, что могут изменить или спасти насильника, и таким образом сохранить семью.
— Защитить детей: многие женщины считают, что, принимая удар на себя, они таким образом защищают от насилия детей.
— Ожидания семьи: здесь убеждения варьируются от веры в святость брака и потребности любой ценой его сохранить до нереалистичных ожиданий от отношений, которые сформировались еще в детстве.
— Финансы: да, нехватка денег серьезно влияет на принятие решения об уходе, как и изоляция, и нехватка социальной поддержки.
На контрасте темы, которые озвучивали те, кто отношения разорвал, объединяет ощущение поворотного момента, который в итоге и оборвал цикл насилия. Вот они:
— Личностный рост: человек прозрел в вопросе природы насилия и осознал, что такое здоровые отношения, а что нет.
— Социальная поддержка: люди говорили о самой разной поддержке, о семье и друзьях, о терапевтах и социальных работниках, священниках и вере в Бога и т.п. Главным было то, что они не чувствовали себя в изоляции, как те женщины, которые оставались в отношениях.
— Потребность защитить детей: это была не столько потребность защитить детей в физическом смысле, сколько потребность в том, чтобы их представление о семье не формировалось в среде насилия.
— Страх, что будет хуже: и снова в какой-то поворотный момент просто становится страшно за себя и просыпается желание себя спасти.
Даже эти публикации в Сети рисуют нам картину того, что насилие куда более сложная вещь, чем рамки, которые нам предлагает современная культура.
Вывод? Насилие — это всегда насилие. Оно не обязательно должно оставлять видимые следы и являться в образе злодея с черными глазами.
Комментарии