Олег Табаков о детях, судьбе и Марине Зудиной

«Я люблю ее, люблю по-прежнему. Вообще, до Марины у меня был один регламент смены караула, наличия личного состава и так далее, а потом появилась эта толстощекая девочка на тридцать лет моложе… Она верный человек. Это для меня важно». «Окей», 2015 год.

«Маше скоро будет десять. Лет пять назад мы снимали дачу на Рублевке. Я приезжал после съемки, брал Машку, тискал и через тридцать–сорок минут мог еще одну смену отстоять

«Я никогда не воспитываю. Дети поступают сообразно своим наклонностям и пристрастиям. Я думаю, правильно, чтобы они не испытывали насилия со стороны родителей. Не врать – это основное. Нечасто встречающаяся радость естественности поступков. А вообще, считаю, воспитать можно только примером». «Антенна», 2016 год.

«Я работал в Финляндии или в Дании, не помню, очень трудно работал. И когда уже дело к концу шло, недели за две до премьеры, когда репетировал по четыре с половиной часа утром и четыре с половиной часа вечером, то даже две кассеты Владимира Семеновича не помогали расслабиться. И тогда я брал в потную ручонку 50 долларов, шел к игральному автомату, проигрывал и спал прямо как дитя. Я не могу сказать, что только этим я движим сейчас, когда хожу играть. Я надеюсь и иногда даже выигрываю. У меня с ним интимные отношения». «Российская газета», 2004 год.

«Вы меня извините, я вовсе не хочу дезавуировать критику, но мне 69 лет исполнилось в августе, и поверьте, что я понимаю в театре никак не меньше критики. Я буду строить дело, а они будут критиковать. Сказать, что мне вовсе безразлично, что пишет критика о нашей работе, было бы ложью. Но я переживаю это без особых психологических травм». «Российская газета», 2004 год.

«Мне было лет, наверное, 12, а может, 13, я вспрыгнул на заднюю подножку трамвая и вдруг почувствовал, что правая нога моя медленно сползает под колесо. А я уже хотел быть актером – с отрезанной ногой куда я гожусь? И вдруг майор-фронтовик, стоявший рядом, хвать меня, как щенка, за воротник и втащил на подножку трамвая. Тогда я в первый раз в жизни подумал, что Всевышний меня бережет. Это было очень сильное впечатление. А потом, спустя годы, я сидел у иллюминатора самолета Ил-12, там было человек восемнадцать, и в какой-то момент я заметил из-под крыла пламя. Я стал молиться: „Господи, спаси и сохрани мою маму“. Когда я организовал какой-то минимальный комфорт для мамы, попросил: „Если можно, дай мне шанс, помоги спастись, я очень люблю театральное ремесло и всегда буду служить театру“. После этих слов самолет перестал падать. Это уже не совпадение». «Театрал».

«Я человек очень хитрый. Я верю только своим глазам. У меня есть чутье. И это чутье носит физиологический характер, это то, что досталось мне от Господа Бога и от папы с мамой. Посчитайте моих успешных учеников. В чем тут дело? Я их для себя учил. Я-то думал, что они все со мной играть будут. Думал: вот выйдем вместе на сцену, и тогда все увидят». «Российская газета», 2004 год.

«Вот говорят: „Надо учить патриотизму“. Мой отец был одним из отмеченных учеников академика Миротворцева, одного из самых знаменитых врачей во время Русско-японской войны. И когда началась Великая Отечественная, у отца была бронь. Однако 4 июля пошел на фронт. Бронь бронью, а совесть… Вернулся только в конце 1945-го. Отец не любил рассказывать про войну. Но уже спустя много лет я не выдержал и спросил: „Вот люди говорят: они за Родину шли воевать, за Сталина. А ты за кого?“ Он, обидевшись, помолчал и ответил: „Я воевал за мать-старуху, за жену-красавицу и за тебя, выпердыша“. И когда на Даманском была заварушка с китайцами, мой дядя Толя объяснил: „Если случится война, придется выходить“ – и я очень ясно себе представил: надо будет взять автомат, встать у подъезда и положить врага. Что-то естественное сработало. У меня к тому времени уже были жена и двое детей, так же как у отца. Было за что. Хотя вообще-то я трусоват, драться не люблю...» «Антенна», 2016 год.

«Конечно, трепыхается сердце, тут ничего не поделаешь. Может быть, неловко говорить, но теперь же так: выхожу на сцену, еще не сказал ни слова, а они хлопают! И я целый спектакль живу, чтобы это вернуть». «Антенна», 2016 год.

«В моей юности издавались журналы „Красноармеец“ и „Советский воин“, а к ним книжные приложения – литература, которую не печатали в военные годы. Мериме, Герберт Уэллс, Джекобс… Я сразу покупал пятьдесят книжек, а потом перепродавал. Втридорога? Не то слово! Заначка всегда была. А снявшись в двадцать лет в первом фильме в главной роли, я заработал на машину – шестнадцать с половиной тысяч рублей „Победа“ стоила. Не могу сказать, что она мне таким уж тяжким трудом далась». «Окей», 2015 год.

«Жизнь-то интереснее, чем наши представления о ней. Перелистнули страницу – и дальше. Меня довольно рано вознесли, уже в первый сезон работы в „Современнике“. Нас позвал Олег Николаевич Ефремов, мы встали в рост и пошли за ним, в атаку. Есть такие лестницы внутреннего устройства дома. За первый год я промахнул не один, а сразу три пролета». «Окей», 2015 год.

«Недавно Марина Зудина привела меня в институт красоты, надо было срезать какие-то папилломы. Я сижу, а она там метра через три что-то подписывает за столом. Пять минут проходит, десять. Вдруг врач (здоровый мужик, на голову выше меня) оборачивается, говорит: „Боже мой, неужели это вы? Моя мама выросла на ваших фильмах“. И я думаю: нет, ну если врачи не верят своим глазам, то с какой стати я буду удивляться собственному возрасту! Еще поиграю, поработаю, осуществлю новые замыслы». «Театрал».