Детство в Эстонии, спарринги на ринге, армейская служба, знаменитый отец — Владимир Любимцев раскрыл, как закалял свой характер и почему актер должен уметь бороться
К Владимиру Любимцеву внимание прессы было приковано с самого начала. Внешне он очень похож на отца, Михаила Пореченкова. Однако на экране у молодого актера свой собственный почерк
- Владимир, скоро у вас премьера фильма «Злой город» — про защиту маленького, но гордого Козельска от монголо-татар. Есть для вас сложности в съемках в историческом кино?
- Нет, никаких сложностей. Я вообще заметил, что, если условия максимально приближены к реальности, я легче вхожу в образ. Скажем так, маленькая правда рождает большую. Лютый мороз, холод металла в руках, кровь и пот — все это меня мобилизует. Организм находится в состоянии повышенной готовности, остается чуть-чуть искры добавить. А вот в условиях павильона уже приходится подключать больше фантазии.
- А костюм? У воинов же были кольчуги, которые весили несколько килограммов.
- Думаете, снаряжение в нынешней армии весит меньше? Костюм подгоняется, вес распределяется по всему телу. Вначале ощущаешь дискомфорт, но потом привыкаешь. А с мечом обращаться вообще легко для меня. Мы год тренировали связки, учились, чтобы все было не только красиво, но и мощно.
- Для этой роли вам понадобились какие-то новые навыки?
- Да, я научился ездить верхом. Можно сказать, права получил по верховой езде. Целый год нас учили лошадью управлять: поворачивать, пускать в галоп, останавливать. Ох, как я намучился! Реально страшно было. Представляете, под вами огромная машина, живая, которая себе на уме. И она прекрасно понимает, что ты не умеешь с ней обращаться, хотя и пытаешься это изобразить.
- Вы играете дружинника — у вас уже были подобные персонажи. Что делаете, чтобы не повторяться?
- У каждого персонажа своя история, свои задачи, своя трагедия. В «Злом городе» — прекрасная, большая, замечательная роль. Моего героя зовут Лютобор, он десятник, воин. Но помимо войны там есть интересная любовная история. Он с детства влюблен в свою подружку. Повзрослевший, решается признаться ей в своих чувствах. И тут выясняется, что она любит другого. Такой вот треугольник. И поскольку имя у него Лютобор, понятно, какими способами он добивается взаимности.
- А в любви все средства хороши?
- Ну, если никому от этого не больно, наверное, да. Любви же надо добиваться. Совершать красивые, большие поступки.
- «Злой город» — не первый исторический проект с вашим участием. До этого были «Легенда о Коловрате», «Сердце Пармы», впереди у вас еще и «Соловей-разбойник против Ильи Муромца». Как вы думаете, почему режиссеры видят в вас былинного персонажа?
- Хороший вопрос. Я стал его в себе последнее время задавать. Ну, если попроще сказать, либо лицом вышел, либо, наоборот, совсем не вышел. (Смеется.) И, как правило, играю я солдата, воина. Возможно, помимо внешних данных еще и какаято внутренняя энергетика подсказывает режиссерам, что я подхожу для подобных ролей.
- А вы внутренне воин?
- Ну, по крайней мере хотелось бы им быть. Не знаю, так ли это на самом деле, но всю жизнь я ставлю себе сложные, трудновыполнимые задачи. Борюсь со своими страхами, проблемами. В армию пошел служить сам, добровольно. Боксом начал заниматься — сначала для себя, а потом перешел на профессиональный уровень, где голову в спарринге отбивают уже по-взрослому. Я понимал, что, кроме меня самого, никто меня не защитит. Вот это желание ощущать свою внутреннюю силу и иметь возможность любому негодяю, любому подонку дать отпор и привело меня на ринг.
- Вас обижали когда-нибудь в школе?
- Как сейчас говорят, буллинг в наше время всегда присутствовал. Мы с одноклассниками друг над другом подшучивали и друг друга задирали. Но в основном это было с юмором, без злобы. А вот когда я видел, что кто-то обижал маленьких, мне это всегда было непонятно и неприятно. Мне легко было поставить себя в подобную ситуацию. Мы с семьей переехали из одного района в другой, и, естественно, это было новое окружение, новые люди. Во дворе многие ребята были на пять-семь лет старше меня и вообще другой национальности.
- Эстонцы?
- Да. Мне приходилось и терпеть много, и драться много.
- То есть уже тогда к русским плохо относились?
- На самом деле это было всегда. Если ты зашел на территорию другого двора, либо отбивайся, либо беги. Не скажу, что это нормально, но таков наш мир и условия игры. Ты сам выбираешь, кем быть: победителем либо жертвой, пешкой.
- Так сложилось, что вас воспитывала бабушка. Кто для вас был в детстве мужским примером?
- Да, все детство я провел с бабушкой, но в первом классе я сам пошел на борьбу и занимался ею до одиннадцатого класса. У нас был крепкий мужской коллектив и очень сильный тренер Феликс Владимирович Саакян. Не просто тренер, а воспитатель, который учил нас, мальчишек, что в первую очередь мы должны быть хорошими людьми, а уже потом хорошими спортсменами. На мой взгляд, парням, которые растут в неполной семье, очень полезна такая суровая, можно сказать, жесткая атмосфера. Только там они найдут себе правильного лидера, научатся сопротивляться и выработают характер.
- Бабушки обычно очень любят своих внуков, стараются их всячески опекать, оберегать. То есть вы интуитивно чувствовали, что нужен противовес ее воспитанию?
- Ну, конечно, я понимал, что есть огромный мир за пределами нашей квартиры, и он не будет ко мне так же лоялен. Но на самом деле в общении с бабушкой приходилось не только ее любовь испытывать. Я хулиганистым парнем рос. Донимал ее своими кривляниями, пародировал, не слушался. Случалось, что и подзатыльники от нее получал за такое поведение.
- А как возникла мысль пойти в театральный?
- Почему-то лет с четырех или пяти я был уверен, что поступлю в театральный институт. Мечтал об этом. Правда, ничего для этого не делал. Ну и род моей деятельности там, в Эстонии, в Таллине, абсолютно никак не был связан с театральной жизнью, вообще с искусством. Хотя, наверное, боевое искусство — это тоже искусство. Не знаю, откуда у меня появилась такая уверенность, что я стану актером, просто нарисовал себе это в мечтах — и вот сбывается.
- Ваш отец — популярный, прекрасный актер Михаил Пореченков. Вообще, люди, которые продолжают творческую династию, делятся на две категории: одни с радостью говорят о своих родителях, другие предпочитают дистанцироваться…
- Я папу люблю. Уважаю то, что он делает и как он это делает. Я с ним выхожу на одну сцену МХТ. Периодически мы работаем вместе на съемках. Я его считаю одним из самых больших русских артистов — не только нашего времени, а вообще поколения. Поэтому если о нем спрашивают, я, конечно, рассказываю.
- Этот факт вам как-то помогал на первых порах? Гены и вообще — такой пример перед глазами…
- Нет, я не уверен, наоборот, добавлял ответственности. Зная уровень мастерства актера Пореченкова и то, чего он добился в профессии, попробуй-ка замахнуться на большее. Если не получится, скажут: «Природа на детях гениев отдыхает». А если получится, то: «А, ну понятно, это гены». Так что давление все-таки определенное испытываю. Не скажу, что это меня сильно напрягает, но понимаю, что в негативном ключе мою ситуацию выставить легко. С другой стороны, меня это мотивирует работать над собой. Не спать, не есть, читать, репетировать, ошибаться, набивать шишки, ссадины, но идти вперед. Я приехал в Москву поступать, уже отслужив в армии. Кривой, косой, лысый. Абсолютно дикий вообще. Пришел к отцу, тот говорит: «Ну все, сейчас будем гулять, отдыхать, расслабляться». Я отвечаю: «Нет. Я буду поступать в театральный». У меня даже было ощущение, что он расстроился.
- Он не хотел, чтобы вы пошли по его пути?
- Не знаю. Главное, этого хотел я.
- А в театральном знали, чей вы сын?
- Нет, я никому не говорил. И уверен был, что никто не знает. Только в сентябре, когда мы уже начали учиться, кто-то сказал из ребят: «А ты, оказывается, сын Пореченкова». Как-то узнали. Но ни мои однокурсники, ни педагоги никогда мне про это не напоминали. Мы же материалом для педагогов являлись. При чем здесь папа, если я как пластилин, который надо размять и вылепить из него что-то стоящее.
- Вам легко давалась учеба?
- Нашему курсу, как мне кажется, никому она легко не давалась. У нас было много талантливых ребят, но, как я понял, главный талант в том, чтобы взять свою волю в кулак и через все эти ужасы театрального института пройти и не сломаться.
- И что там за ужасы такие?
- Во-первых, конечно, это постоянная оценка твоих способностей. Понимание того, что ты не то что не умеешь говорить, ты не умеешь ходить, не умеешь видеть и чувствовать партнера, этому всему приходится учиться. Плюс тебя заставляют делать вещи, которым твоя природа сопротивляется. Природа говорит: «Нет, я не хочу, мне это не надо, зачем я это делаю», а ты должен это преодолеть, где-то себя заставить. Ну и когда из раза в раз не получается, какое мнение о себе складывается? Никчемный, никому не нужный, бесталанный сын известного актера. Зачем ты вообще сюда пришел?
- Жестко вы о себе…
- Но, слава богу, это не только со мной, а в принципе со всем курсом происходило. В лидеры вышел тот, кто умел над собой работать. Отец вас поддерживал морально? Он приходил на каждый наш показ, на каждый экзамен. Сначала говорил: «Здорово, молодцы», а потом: «Ребята, это ужас, надо все срочно менять». Подсказывал, как лучше сделать. И каждый просил индивидуально его совета. Но помню, мы ставили «Чайку», дипломный спектакль. И я играл Тригорина. Психологически это был очень насыщенный спектакль, живой, построенный не на классическом решении. И вот Михаил Евгеньевич после сказал мне, что до этого момента он видел Володю, который что-то пытается сделать в плане актерского проявления, а теперь увидел на сцене настоящего артиста.
- Приятно было?
- Конечно, я же человек, который постоянно в себе сомневается, особо себя не любит ни за что. И его теплые слова всегда поднимали меня, можно сказать, с колен. Наверное, это была самая сильная, мощная и необходимая поддержка для меня в тот период учебы. И он мне ее дал. Может быть, где-то он и приврал, конечно. (Смеется.)
- Вот вы опять в себе сомневаетесь.
- Нам, артистам, видимо, это свойственно — сомневаться. Но при этом верить в себя на грани безумия. Ибо без веры в себя не придет успех.
- Помните свои самые первые впечатления от Москвы, когда вы ступили на перрон Ленинградского вокзала?
- Если вы спрашиваете про нашу самую первую встречу с отцом, то я ее очень плохо помню. Сильно волновался — память иногда стирает такие воспоминания. А вот впечатления от Москвы были прекрасные: я был поражен ее размахом, красотой, энергией. Влюбился в этот город практически сразу. Ни один город мира не сравнится с Москвой. Я и семью сюда перевез, и жена говорит, что ей очень нравится все. Никуда уезжать мы не планируем.
- Дома есть какой-то пиетет к вашей профессии? Если готовитесь к важной роли или премьера спектакля намечается…
- Никакого. (Смеется.) Наоборот. Говорят: «Давай, артист, паши. Все нормальные мужики работают на нормальной работе». Шучу, конечно. Но на самом деле наша профессия очень сложная, зависимая. Если ты уже на коне, на вершине, со стороны все кажется замечательным. Есть признание, внимание, деньги, поклонницы. Но этого всего еще надо добиться.
- Сейчас молодые люди не особо торопятся создавать семью, а вы в двадцать пять лет стали отцом. Внутренне были к этому готовы?
- Нет, я тогда был студентом второго курса. И не был готов — ни морально, ни финансово. Но так случилось, и здорово, что у нас есть дочь. Мы подумали: раз бог дает ребенка, он даст и на ребенка. Пока все идет по плану.
- Есть ли какие-то нюансы в том, чтобы быть папой девочки?
- Да, есть. Все воспитание на плечах мамы. (Смеется.) Если бы был мальчик, то его воспитанием, поощрением и наказанием занимался бы я. А так как у нас дочка, мне ее просто надо любить. Ну и обеспечивать.
- Какой вы папа — больше друг или авторитет?
- Папа-друг. Хотя, мне кажется, это не совсем правильно. Все-таки с ребенком надо быть родителем, а не другом. Особенно в ее возрасте. Я иногда себя ловлю на мысли, что надо быть чутьчуть пожестче, повнимательнее к тому, сколько времени она сидит в телефоне. Что смотрит? С кем гуляет? Вот здесь надо больше контроля проявлять. Я все-таки в более расслабленном состоянии нахожусь, нежели мама.
- Февраль традиционно считается мужским месяцем. Как считаете, остались ли еще настоящие мужчины? И что вы в это понятие вкладываете?
- Конечно, есть! А на чем мир держится? На сильных, смелых, щедрых мужчинах и на скромных, добрых, порядочных женщинах.
- То есть вы за традиционные ценности.
- Конечно, а нетрадиционные — это не ценности, я так считаю.
- Как, на ваш взгляд, в былинные, давние времена было больше мужчин, сильных духом и телом?
- Просто условия жизни были суровые, и всегда существовала опасность того, что придут, все отнимут, а то и убьют. И чтобы минимизировать эти риски, приходилось быть крепким, сильным, в дружине (переводя на наш язык — в армии) служить. Уметь за себя постоять и сдачи дать. А наш комфортный быт расслабляет очень сильно. Особенно мужчин. Когда находишься в таком состоянии, тебя легче застать врасплох.
- Какое-то у вас настороженное отношение к миру…
- Просто мир такой, какой он есть. Мы живем в Москве, здесь уровень безопасности на высоком уровне. Но вы съездите в Таллин — и все поймете.
- Вы когда про Лютобора рассказывали, обронили фразу, что любви надо добиваться. А как вы с женой познакомились?
- Мы познакомились еще в школе. И она так ко мне относилась, как к какому-то, знаете, смерду. (Смеется.) Я прямо это чувствовал. И первый год мы страшно ругались. За косы ее не таскал, конечно, но суров был. А потом резко поменял плюс на минус — стал ухаживать. Вот и все, стратегия сработала.
- Ловко. А вы по натуре романтик или прагматик?
- Если это касается отношений, то я романтик. Хотя и в работе тоже. Кто, как не романтики, идут в театральный? Но потом оказывается, что это все иллюзии. Актер — сложнейшая, суровая профессия. Немногие добиваются в ней успеха.
- А что для вас успех?
- Давайте разберем, что такое успешный артист. Востребованный — раз. А это значит, интересные и сложные роли — и в кино, и в театре. Во-вторых, признание, любовь зрителя. И награды можно дать, против не буду. (Смеется.) В‑третьих, гонорары. В этой жизни необходимо зарабатывать хорошо. И еще — никогда от своей работы не уставать и всегда быть жадным и голодным.
- Если брать десятибалльную шкалу, где цифра десять — это все, что вы перечислили, то вы сейчас примерно где?
- Два, наверное. С одной стороны, это огорчает, но с другой — и заряжает, столько всего еще впереди. Хочется двигаться вперед, расти.
- Скажите, жизнь публичная накладывает на вас отпечаток? Может быть, вы следите за имиджем, как-то его выстраиваете?
- Камю сказал, я записал эту цитату: «С плохой репутацией жить легче, чем с хорошей. Ибо хорошую репутацию тяжело блюсти, нужно все время быть на высоте. При плохой репутации срывы простительны».
- Лучше быть плохим парнем?
- Нет, надо просто быть собой. Но меня воспитывали так, что нужно быть человеком культурным, соблюдать нормы приличия.
- То есть гипотетически, став звездой, вы не устроите истерику или скандал?
- Нет, дебош я устроить могу. В любое время, в любом месте. А вот что касается истерик, надеюсь, капризной звездой я не стану. Но кто его знает. Это же проверка медными трубами. А медные трубы пройти тяжелее всего. Может быть, меня и занесет. Но если это заметят мои родные и близкие друзья, я обязательно исправлюсь. Ошибки я признавать умею.
Комментарии