Актриса рассказала WomanHit о провокационной работе в театре, восприятии черного юмора и своих необычных способностях
Елена как-то заметила, что сегодня съемки у нее есть, но их не так много, как раньше. «Я уже намелькалась», — говорит она. И считает, что лучше сняться в каком-то одном, но интересном проекте
- Елена, почему вы вообще решили стать актрисой и жалели ли когда-нибудь о выбранном пути?
- Нет, никогда не жалела. Просто в какой-то момент пришло осознание, что этого одного недостаточно, хочется чего-то еще, но не было чувства, что я ошиблась. Хотя сам путь был непростой для актрисы. Я себя осознала где-то в районе 40—45 лет. До этого я была в таком состоянии, будто занимаю чужое место, искала себя. Казалось, что я слишком амбициозна и недостаточно хороша, что я не могу соответствовать — это были комплексы. Сейчас они остались в прошлом, но я надеюсь, что не все ушли, потому что для актрисы они иногда полезны. Если правильно их направить.
- Где на данный момент нравится играть больше — в театре или в кино?
- Театр всегда был для меня приоритетом. Я не скажу ничего нового — действо происходит здесь и сейчас, ты видишь реакцию зрителя. Держишь ли ты его внимание, сопереживает ли он тебе. Кино отсняли, а дальше ты не знаешь, как его смонтируют, какая будет реакция зрителей. В лучшем случае ты можешь поприсутствовать на премьере, но вряд ли услышишь объективное мнение, потому что, как правило, там все свои.
- Многое зависит от режиссера, от материала, от компании, в которой вы репетируете?
- Бывают разные периоды. Я обожаю репетировать. Люблю копать материал, причем я «пою» сама с собой. Я не из тех актрис-зануд, которые задают кучу вопросов: «А что я здесь делаю?» В этом смысле меня недостаточно для режиссера. Я часто слышу: «Спросите, все понятно?» Не все понятно, но я очень прислушиваюсь к себе. Я очень себе верю с некоторых пор.
- А что случилось в жизни, что вы стали верить себе?
- Это все-таки долгий путь. Как-то за полтора года у меня в жизни много чего произошло. Такое переосмысление себя, но как актриса я стала чуть раньше понимать, что мой организм очень богат на свои проявления. Если слушать его и быть честной, то это прекрасный путь. Я надеюсь, он никогда не закончится. Я кайфую от этих открытий в себе, потому что ты осознаешь свою уникальность и начинаешь понимать, что твоя профессия — не спорт. Смешно сравнивать себя с кем-то или чем-то. И как только ты это реально осознаешь, ты становишься свободным, тебя вообще ничего не держит.
- Вы как-то сказали, что сейчас снимаетесь намного реже, чем раньше: «Намелькалась я уже». Но финансы в таком случае приносит только театр?
- Нет, это секрет. Безусловно, придумываю еще массу разных способов, как и все мои коллеги, чтобы выжить. И часто я выживаю.
- Вы, известная актриса, выживаете?
- Конечно, мои дети об этом не догадываются, но всякое бывает. Я снимаюсь гораздо реже, и это не всегда связано с моим желанием. Через полгода мне будет 53 года, понятно, что я вхожу в определенный круг, в определенную возрастную нишу. Здесь уже так устроена наша драматургия, что она не пишет такого количества уникальных сценариев для уникальных актрис. С другой стороны, я и бабушек готова играть. Я готова играть все, что угодно. Более того, я играла бабушек, когда мне было около 30, и делала это с легкостью и находила и продолжаю находить в этом определенное удовольствие. Более того, я считаю, что если актриса вообще способна так перевоплощаться, то только виват.
- Чем вас привлекла работа в Lа’Театре в спектакле «Две дамочки в сторону севера»?
- Вадим Дубровицкий, режиссер и руководитель, пригласил меня. Однажды он мне позвонил: «У меня есть пьеса, я давно очень хочу ее поставить, я искал актрису, и мне кажется, нашел». И он мне прислал «Две дамочки в сторону севера» Пьера Нотта. Я прочитала, пришла в шок — это провокационная работа абсолютно. И она провокационная не только для зрителей, но и для актеров. Прошло дня три, мне надо было как-то сформулировать свои ощущения, а я ходила в состоянии шока. Помню, я сказала: «Знаете, Вадим, тут такая ситуация: спектакль надо либо делать гениально, либо никак. Если мы его все-таки сделаем, то обеим актрисам надо давать народных. Потому что это то состояние, когда твой организм и актерский, и человеческий перемалывают через мясорубку. И тут надо снимать не только кожу, но и обнажать все органы».
И тогда начались поиски второй исполнительницы. Мы репетировали этот спектакль ежедневно год. И моя партнерша возникла за полгода до выпуска спектакля. Это был очень тяжелый процесс для всей команды. Но так устроена сама пьеса, помимо абсурдной составляющей, она очень поэтична, там много текста и мгновенных переключений, изменений состояния. И если в кино ты можешь отдохнуть между сценами, то здесь этого нет. Сейчас играем спектакль без антракта — это прямо на выживание. Даже килограммы уходят.
- Вы по поводу публики, которая приходит на этот спектакль, сказали, что она не готова еще. В чем это проявляется?
- Большая часть зрителей уходит со спектакля, бывает, их немало. А те, кто остаются, кричат «браво» со слезами на глазах. Тут почти нет середины. Да, пьеса провокационная, для нашего менталитета отталкивающая. Сумасшедшие тетки, которые ходят по кладбищам Франции с урной матери, — с точки зрения нашей ментальности глумятся над покойными. Они отпускают разного рода шутки и даже ковыряются в пепле, отыскивая брошь матери. Для меня эта история про то, как мы, обретая свободу, которую очень ждем всю жизнь, начинаем ею тяготиться. Мы не знаем, как ею распорядиться. Мы не знаем, как в этом существовать. Для меня история про это.
- Не спотыкались ни на чем?
- Я много раз уходила из спектаклей, но на моменте репетиций, когда вдруг понимала: нет, не мое. Я человек огромной энергии, лидер по природе своей. Я могу так молчать, что разрушится. Такое случалось часто, особенно в театре Джигарханяна, когда я там работала. Я говорила: «Уберите меня. Я буду молчать, они все перессорятся». Ничего не могу с этим поделать, ну такая вот природа у меня.
- Но здесь вам не пришлось терпеть?
- «Две дамочки в сторону севера» — это подарок судьбы. Тут было важно, чтобы две актрисы прямо бросали друг другу реплики. Это постоянные смены пиковой любви и ненависти. Сценическая интересная дуэль — в определенной степени и актерская тоже. Но мы от этого кайфуем. И материал, и существование на сцене, и актерский тандем — все радует.
- История знаете такого «на слабо»?
- Я знаю, как в жизни бывает «на слабо». Много вершин взято. Я уже по-другому, философски к этому отношусь, но здесь мне было важно, потому что ты учишься… Я такой балбес, убила столько времени, что в результате очень поздно вошла в профессию, в тридцать лет.
- Так вы играете в этом спектакле, чтобы учиться новому?
- Этот спектакль был определенного рода актерской вершиной. Я допускаю, что зритель в зале этого не понимает. Но я же не денежная купюра, чтобы всем нравиться.
- Ваше отношение к черному юмору?
Когда черный юмор как самоцель, мне неинтересно. В равной степени, как и эротика. Но если это «вкусно», если это изящно, если это в тему — да. В «Двух дамочках в сторону севера» черный юмор присутствует с точки зрения европейского менталитета. Нет там никакого черного юмора с нашей точки зрения.
- Над смертью можно шутить, как вы считаете?
- Это часть нас — нам можно шутить над нами, можно шутить над нашей жизнью? Почему нельзя шутить над смертью? Когда ты воспринимаешь смерть как нечто страшное, фатальное, когда уже потом ничего нет, становится страшно, и ты боишься над этим шутить. Когда ты понимаешь, что смерть — только переход к чему-то другому, шути, но осознавай ответственность за свои шутки.
- Есть еще один новый спектакль в La’Театре — «Хомяк на мостовой», по мотивам картины Романа Полански «Резня». Но это совсем другая история. Вы смотрели «Резню»?
- Нет, так получилось, что не смотрела. Видела только начало. Почему я не досмотрела, не помню. Но там снимались очень хорошие артисты, например Джоди Фостер. В этот спектакль я вошла, потому что мне его еще на уровне задумки предлагали. Но обстоятельства не складывались, выпустили без меня. Я вообще очень не люблю входить в уже сложенные проекты, неважно театральные или киношные, мне сложно натягивать чужую шкуру. Но, когда меня снова пригласили, я ответила, что попробую, была очень хорошая команда, хорошая компания артистов-партнеров. Я ничуть не пожалела. Это другой жанр, зрители счастливы. Никто в середине спектакля не уходит, потому что все понятно, все очень близко.
- В фильме же еще и Кейт Уинслет снималась. Кто вам ближе, Фостер или Уинслет?
- Они такие разные, обе уникальны. Я хотела бы увидеть Фостер в более острой истории. В «Молчании ягнят» — эмоциональные качели, но такими проявлениями надо театрально волновать. Посмотреть с ней работу в театре мне не посчастливилось.
- То есть, театр актеру необходим?
- Мы рождаемся в театре, мы как спортсмены в тренажерном зале. Ничего нового не придумано. Без театра очень сложно.
- Кто из современных актеров вам нравится?
- Если мы говорим о западных, мне всегда была близка Мерил Стрип. Она мастер, я все время оцениваю ее по игре в театре. Я смотрю старые советские фильмы — они замечательные, я ностальгирую. Но я не очень представляю тех всенародно любимых, очень хороших актеров в современном кино. Сейчас иной ритм, иные реалии. У нас много талантливой молодежи. Например, Павел Табаков — он шикарный. Любовь Аксенова актриса замечательная. Каждый раз, когда я ее где-то вижу, она меня притягивает. Вообще я счастливчик, у меня никогда не было бездарных партнеров. У меня не случалось химии пару раз. Бывало.
- Вообще с партнерами у вас какие отношения?
- Всегда чудесные. Но иногда любовь надо нарабатывать. Это тоже труд. Например, на репетициях «Две дамочки на север» случались ситуации, когда у моей партнерши не было коннекта с режиссером. И вот они вспыхивают, вспыхивают, а я прихожу домой и умираю. Я рыдала: «Боже, я так хочу сделать эту историю, но я больше не могу, схожу с ума, заболеваю». Ничего в таком состоянии не получается ни в любви, ни в этой профессии.
- А вы вообще человек влюбчивый?
- Да, конечно. В партнеров очень влюблялась. А не любить нельзя. Мне очень важно найти в человеке что-то, что меня восхищает, это не секс, это именно влюбчивость.
- Скажите, какие героини вам ближе и интереснее — отрицательные или положительные?
- Живые. Ненавижу «плюсы» или «минусы». Любой сценарий, если я вижу, что этот чистый знак, мне неинтересен. Я все время нахожу так называемые изъяны, нахожу триггерные точки персонажа. Мне очень важно, чтобы что-то раздражало. Ведь человек же создан не однобоким, он создан объемным, разным.
- Давайте перейдем к вашим детям: вы чувствуете их или у вас иногда возникают сложности в общении?
- Всякое бывает, мы живые люди. Сегодня долго разговаривали с дочкой. У меня был период, когда мне казалось, что мои дети должны видеть только идеальную маму. Я все время их от всего оберегала. Это была моя фатальная ошибка. Я могла так потерять сына. Спасибо, что не поздно это осознала. Теперь я могу вспылить, могу сказать: «Черт возьми!». Я живая.
- В ком из детей больше видите свое начало: в сыне Тимофее или дочке Софье?
- В них разное мое. В Тимофее много, но его самого гораздо больше, чем меня. В Софье есть что-то такое, к чему я только прихожу, но не факт, что дойду. Она вообще какая-то иная, в разы лучше меня. Во всех смыслах мощнее, цельнее. Очень свободная личность, по-хорошему. Мы люди разных эпох, разных стихий, поэтому периодически сталкиваемся. Тимофей для меня более понятен. Я очень близка с сыном и от этого кайфую! Мы много разговариваем, всегда на связи. Это мой мир в большей степени, чем все остальное.
- Вы не стесняетесь своего возраста?
- В 52 года вы еще много найдете женщин без пластики? А потом это очень красивые цифры — 52. Мы вообще живем в то время, когда 52-летние воспринимаются совсем по-другому. Но это труд для того, чтобы выглядеть хорошо. Это время, деньги, определенные усилия.
- Вы правильно питаетесь?
- Стараюсь. Я контролирую свое питание.
- А как?
- Не ем мясо, никакие животные белки, соответственно, молочку, яйца и все, что с этим связано. Но иногда мне все равно, как хватану кусок сыра! (Смеется). Я стараюсь ограничить себя в глютеновой пище.
- Легко отказались от мяса или переход был тяжелым?
- От мяса легко, потому что после четырех ковидов я просто перестала чувствовать его вкус. Пью много воды, не представляю свое утро без гимнастики. У меня есть определенный моцион, я заставляю себя много гулять. Но это проблема. Пешком идти мне адски лениво. Я устаю, у меня очень много работы. И сейчас занимаюсь духовными практиками, на это тоже уходит время.
- Зачем вам духовные практики?
- Для развития. Это мой этап, я к этому шла. Я изначально понимала, что необычная, обладаю некими способностями. Но не понимала, зачем они мне даны. Видимо, надо было осознать, пройти определенные этапы, что-то потерять. Теперь я нахожу в этом удовольствие. Полтора года абсолютного перерождения.
Комментарии